Далёкое — близкое
В сентябре 1946 года в ЛГУ была юридически оформлена новая кафедра — «кафедра строения органических соединений». Это было очень трудное время в стране и, конечно, в ЛГУ: совсем недавно окончилась Великая Отечественная война.
Не обошли эти потери и ЛГУ, хотя и была осуществлена эвакуация многих сотрудников и студентов в Саратов и Елабугу. Но голод, холод, бомбёжки и обстрелы Ленинграда сделал свое чёрное дело. Однако перелом в войне произошёл, и наши войска начали наступление: фашистов отбросили от Москвы, была прорвана, а затем снята блокада Ленинграда. В Саратове в феврале 1944 года был торжественно отмечен юбилей нашего университета, а в мае–июне 1944 года сотрудники и студенты университета вернулись в Ленинград. Наш эшелон (старший — М.А.Гуковский) прибыл в Ленинград 19 июня. Ехали мы около пяти суток, в дачных вагонах, а значит сидя, без постелей, без титана и даже без холодной воды и туалета. Когда ехали степями — неимоверная жара и песок на зубах, а по карточкам дали… соленых лещей и товарные макароны, которые мы «всухую» жевали в эту жару и без глотка воды. А курс наш состоял всего из 22 человек…
Жизнь наша не была гладкой: ещё шла война, в Ленинграде ещё действовал закон затемнения (правда, очень скоро его отменили), сильно пострадали в годы войны многие здания не только от времени, но и от прямых попаданий снарядов. И хорошо, что во главе университета тогда стоял умный, энергичный, прекрасный не только педагог, но и организатор А.А.Вознесенский.
Читающему эти строки трудно представить условия жизни, учёбы и труда наши и наших преподавателей. Чтобы учиться и жить в общежитиях, мы собственными силами восстанавливали разбомблённые, сгоревшие здания университета (в основном это были девушки). Для этого были созданы строительные бригады и организовано обучение строительным специальностям (штукатуры, кровельщицы, стекольщицы, плотники). У нас не было каникул ни зимних, ни летних несколько лет, так как мы не только университетские здания восстанавливали, но и город. Каждому выдали «Личную книжку участника восстановления города Ленинграда» (№ моей книжки 291757, 1944 г.), где фиксировался характер восстановительных работ и количество отработанных часов (позже за эти работы нас награждали медалями). Работы были разные: в моей книжке среди прочих есть и такие записи: «Разборка и укладка трамвайных путей на пл. Пушкина», «Разборка и уборка ДОТ’ов и ДЗОТ’ов на пл. Пушкина», «Разгрузка и охрана дров на набережной Макарова». (Все это мы делали с 01 часа до 15 часов, а к 9 часам шли на занятия). Позже стали с курса снимать человек 8–10 и посылать с 8 утра до 8 вечера на работы в город (в моей книжке записано: разборка и сортировка леса в Лесном порту), а потом на 2–3 часа мы спешили в лабораторию на факультет. В зданиях вместо стёкол ставили фанеру, на химфаке не было воды; для холодильников пользовались снегом, который к следующему дню запасали вечером. В аудиториях было очень холодно, но постепенно починили и отопление, но не было кочегаров и, например, мой будущий муж Черкасов А.С. оформился работать кочегаром, оставаясь студентом (и закончил химфак отличником), был рекомендован в аспирантуру, успешно защитился 28 декабря 1950 года, а позже стал доктором химических наук, профессором, начальником лаборатории в Государственном оптическом институте, автором многих изобретений и награжден знаком «Изобретатель СССР».
Таким образом, те 8–10 человек, что месяц работали ежедневно на восстановлении города или университета, должны были каким-то образом выполнить все лабораторные занятия (химия, физика, язык), сдать «тысячи» по языку, как-то устроиться с контрольными работами. У меня были случаи, когда я — уставшая, замерзшая, полуголодная — засыпала над оформлением протокола по I-му синтезу органических препаратов (и этот протокол бережно хранится в нашем семейном архиве, принятый и подписанный педагогом М.В.Воронковым — теперь уже много лет академик). Подчеркну, что и писать-то нам было не на чем, писали кто на чём. Мне немного повезло: в каких-то подвалах я нашла несколько блокнотиков, на них-то я и писала лекции по физхимии, термодинамике, политэкономии, «слова» при подготовке к сдачи «тысяч» (образцы тоже ещё хранятся в семье). Всё это пишется к тому, чтобы у читающего создалось хоть приблизительное представление о том, в каких труднейших условиях учили нас и учились мы. И хочется подчеркнуть, что, хотя курс наш был малочисленным (при выпуске в 1947 году нас было около 80 человек за счёт прикомандированных сюда на 4-й курс из ряда республик СССР студентов-радиохимиков), из выпускников наших позже около 20 человек защитили докторские диссертации (например, В.Д.Нефёдов, М.М.Шульц — позже он стал академиком, Героем социалистического труда — М.Д.Сусарев, А.С.Черкасов).
В университете же шла плотно и организованно не только учебная работа, но и научная: уже осенью состоялась научная сессия, посвященная юбилею ЛГУ; на химфаке в 1945 году были защищены докторские диссертации Н.А.Домниным и Т.И.Темниковой, в ЛГУ выпущен «Научный бюллетень», с 1946 года получивший название «Вестник Ленинградского университета», в лектории на истфаке и знаменитом Актовом зале ЛГУ в здании Двенадцати коллегий организовывались лекции по разным вопросам науки и искусства (большие аудитории собирал академик Тарле, например), были концерты силами артистов театров города и участников — студентов ЛГУ.
И вот осенью 1946 года в университете организуется новая кафедра — кафедра строения органических соединений.
Создание кафедры преследовало цель объединения учеников академика А.Е.Фаворского, работавших в то время в различных лабораториях, сохранение школы и направления научного творчества Алексея Евграфовича. На кафедре в это время было всего 12 человек, заведовал ею член-корреспондент С.Н.Данилов, и мы, три человека — В.Качаева (в замужестве Черкасова), В.Кропачёв, М.Яковлев — три первых курсовика, затем — дипломника, затем первые три аспиранта кафедры и первые кандидаты наук, воспитанные новой кафедрой (в 1950 году — В.А.Черкасова, в 1951 году — В.А.Кропачёв и И.П.Яковлев, ставший вскоре заведующим кафедрой в Кишинёве).
Наша кафедра занимала несколько комнат в сводчатом первом этаже Двенадцати коллегий вместе с кафедрой ВМС; позже, после восстановления НИХИ, — на третьем этаже этого здания. Вскоре заведовать кафедрой стал профессор Н.А.Домнин — бывший аспирант Алексея Евграфовича (хочется подчеркнуть, что аспирантура у академика была серьёзнейшим жизненным экзаменом и экзаменом на звание учёного). Никита Андреевич с успехом выдержал его ещё до войны 1941–1945 года. В то время он был одним из активных проводников бурно начавшего развиваться нового направления в органической химии — стереохимии. К чести Никиты Андреевича следует сказать, что при всей его увлечённости вопросами стереохимии, будучи целых 16 лет заведующим кафедрой, а в 1949–50 годах — ректором ЛГУ, долгие годы директором НИХИ, деканом факультета, он очень бережно отнёсся к научному наследию Бутлерова–Фаворского и не подчинил тематику работ кафедры решению проблем исключительно стереохимических. Поэтому кафедра наша занималась как вопросами стереохимии, так и вопросами механизмов различных реакций, роли природы растворителей на направление взаимодействия реагентов, а в 1969 году кафедра получила название «физическая органическая химия».
Кроме подготовки студентов по учебным планам кафедры СОС–ФОХ, преподаватели кафедры всегда вели (и сейчас ведут) педагогическую работу на других факультетах: биологическом, геологическом, географическом и даже философском (автору этих строк, в частности, довелось разрабатывать программу спецкурса по органической химии для тех студентов философского факультета, которые по окончании факультета готовились преподавать философию на естественных факультетах вузов и университетов). Нельзя умолчать и о чтении лекций членами кафедры и её аспирантами по линии общества «Знание» на заводах, в других институтах и в школах, интернатах, о работе по хоздоговорам.
Выпускники кафедры нередко возглавляли научные коллективы в различных институтах (например, ВНИИСК, ИВС АН, Всесоюзном институте экспериментальной медицины и других в нашем городе), а также в Новосибирске, Кишинёве, Тамбове, Донецке, Темир-Тау, Дзержинске, Тарту, Владимире, а также за рубежом.
Упомянем и о том, что из числа выпускников небольшой по численности кафедры многие стали докторами наук: И.А.Фаворская, И.А.Дьяконов, В.Ф.Мартынов, К.А.Оглоблин, Н.С.Тихомирова-Сидорова, Ф.Я.Первеев, С.И.Якимович, Р.Р.Костиков, Б.А.Ершов, А.С.Днепровский и другие. Так что кафедре есть что вспомнить, чем по-хорошему заслуженно гордиться и быть и дальше кузницей отличных кадров.
К настоящему времени кандидатов наук и докторов наук — выпускников стало больше.
Вернёмся чуть-чуть назад. Когда левое крыло здания было восстановлено, состоялся переезд нашей кафедры в НИХИ, на третий этаж, так что работу в качестве аспирантов мы начинали на новом месте — в очень большом помещении, с высокими окнами и потолками, с колоннами. В этом зале работали и студенты, и аспиранты, и сотрудники — кандидаты наук (Т.И.Темникова, Ф.Я.Первеев, К.А.Оглоблин, М.Н.Залманович, В.Ф.Мартынов, (которые все, кроме Залманович, впоследствии защитили докторские диссертации). Зал замыкался так называемой «черной комнатой» с большим вытяжным шкафом на несколько рабочих мест; до зала было несколько комнат, где работали И.А.Фаворская, А.И.Лебедева, Т.А.Фаворская, И.А.Дьяконов, Н.Луговцова, ст. лаборант О.С.Иванова-Хлопенкова, а за пределами кафедры — библиотека ВХО (вход был с лестничной площадки). Об О.С.Ивановой с благодарностью следует сказать несколько слов: она для всей кафедры мыла, сушила ртуть, заполняла ею каждому из нас манометры, чистила и сушила эфир, абсолютировала спирт и многое другое.
Психологическая атмосфера, межличностные отношения на кафедре были удивительно хорошими, тёплыми (помню, например, как С.Н.Данилов, входя утром в зал, увидев меня, всю замотанную-закутанную из-за двухстороннего отита, подошёл, поздоровался за руку, спросил, что со мной, и поддержал шуткой, без пессимизма, и пошёл здороваться к следующему столу). С благодарностью вспоминаю, с какой «свободой» я перехватывала немного денег у Т.И.Темниковой, так как иногда нам с мужем и ребёнком аспирантской стипендии было маловато (возвращали, естественно, точно). Поверьте, читатель, что внимательность, участие, поддержка того или иного члена кафедры в трудное для него по каким-то причинам время было всегда и без различий по служебной лестнице (аспирант, студент, лаборант, препаратор или уборщица). Никто не чувствовал себя одиноким, брошенным. Бывало и так, например, что в зале можно было услышать, как запела ассистент М.З.Залманович, а через короткое время на своём рабочем месте ее художественным свистом поддержал К.А.Оглоблин. Или такой вот случай: я несколько дней не приходила после операции на кафедру, и Татьяна Ивановна звонила в общежитие на 5-й линии вахтеру, где я жила тогда, спрашивала обо мне и ждала, пока кто-то пойдёт на 4-й этаж, где была наша комната, и пока я спущусь и она могла меня услышать, что и как. Или ещё один пример: у С.Н.Данилова приближалась юбилейная дата, собирали деньги на банкет в ресторане. Дело было вскоре после войны, так вот мы с Яковлевым (аспиранты) затруднялись выделить из стипендии требующуюся сумму (на подарок мы смогли выделить, а ещё и на банкет было весьма затруднительно), отказались быть на праздничном банкете. Однако мы были приглашены: Степан Николаевич внёс за нас требующуюся сумму, и кафедра была на празднике в полном составе в ресторане (по-моему, на Невском проспекте).
Иногда по важным событиям на кафедре организовывали общий чай. К нему готовился каждый — составлялся план «культурной программы чая», и в итоге кто-то читал стихи или басню, что-то пел романс a capella; нередко разыгрывались заранее подготовленный шарады и тогда можно было увидать, например, К.А.Оглоблина верхом на швабре или И.А.Дьяконова в женском платочке и фартуке домашнем, пели и хором русские народные песни и песни советских композиторов — получалось весьма неплохо.
Очень помнится чай по случаю 60-летия профессора Т.А.Фаворской (1949 г.). Мы все с удовольствием «скинулись» на подарок, долго решали, что купить, обсуждали, что целесообразнее подарить и купили интересно и благородно оформленные каминные часы. Вручал их на чае И.А.Дьяконов. Он очень тепло поздравил Татьяну Алексеевну, пожелал доброго здоровья, многих учеников, подготовив которых к дальнейшей самостоятельной работе, она и дальше могла бы радоваться и гордиться своей работой и, конечно долгих лет жизни, «как и вот эти, даримые кафедрой, часы ходят». И вот случилось так, что часы эти, шедшие в магазине и после покупки нами и доставки на кафедру, поднятые на 3-й этаж правого крыла НИХИ, где была (и есть) квартира академика, встали… Вот такой неприятный казус случился; часы поправили, они пошли, а Татьяна Алексеевна приняла этот факт с юмором, без драмы.
Когда я попала в клинику Отта накануне сдачи кандидатского минимума по философии, муж, понятно, нервничал, ночь мы не спали, он часто забегал в справочное клиники, потом в общежитие на 5-й линии что-то поучить по философии (он был в аспирантуре у профессора Б.Н.Долгова), а мне оставлял записки. В одной из них (сын уже родился у меня) он пишет: «От тебя пошёл к вам на кафедру. Передал твои приветы. Кроме тебе написавших (Л.А.Петрова, Н.А.Розепина, Р.П.Рискина — написали) получи поздравления от И.А.Фаворской, Т.И.Темниковой, Виктора (Кропачева В.А.)… А Лора (Петрова Л.А. — авт.), узнав, что родился сын, даже поцеловала меня. Вот что ты наделала: из-за тебя даже меня целуют». Ну, словом, не кафедре никто не был безучастен. Выписавшись, я через день пошла сдавать философию (муж прямо «тащил» меня). Получила «отлично» и зашла на кафедру — отчитаться и за экзамен, и за ребёнка. Положила сынишку в большом зале на деревянный диван, а к нему одновременно подошли И.А.Фаворская, А.И.Лебедева и Т.И.Темникова, что опять-таки свидетельствует о «безбарьерных», человеческих отношениях на кафедре.
Вспоминается и такой факт. На факультете, а позже на кафедре работала очень долго О.С.Иванова. Её принял на факультет 16-летней девушкой А.Е.Фаворский. Она всю блокаду проработала на химфаке и на табачной фабрике, где в войну был разработан и производился затем из табачной пыли витамин С (при активнейшем участии А.И.Якубчик), крайне необходимый истощённым, дистрофичным ленинградцам и воинам, защищавшим город. Жила Ольга Семёновна у Нарвских ворот, и ежедневно, ослабшая, дважды проходила неблизкий путь до Среднего проспекта на Васильевском острове; да ещё с махоньким килограммовым (1,2 кг) ребёнком, который родился у неё в феврале. Проработав уже почти полвека на химфаке, она с тремя детьми жила все в тех же двух комнатах на первом этаже у Нарвских ворот, где даже днём нельзя было жить без электрического света, и её подраставшие дети делали уроки при электрическом освещении. Было же так потому, что окна комнат выходили во двор, прямо на красного кирпича стенку соседнего флигеля высокого здания. Поднимала О.С. детей одна, так как муж скончался от туберкулёза, по-моему в 1946 году. Ольга Семёновна давно перешагнула пенсионный возраст (она родилась в 1905 году). И вот (не помню, как и от кого) я услышала, что на ближайшем заседании месткома ЛГУ будет «распределяться» двухкомнатная квартира. Попросив Ольгу Семёновну написать заявление на улучшение жилищных условий в жилищный отдел ЛГУ, в день заседания месткома ЛГУ я уговорила заведующую кафедрой Т.И.Темникову и профорга кафедры пойти на это заседание, и мы прибыли. На заседании я выступила по возможности убедительно, а иногда и резко, стараясь, чтобы решение заседания было для О.С. положительным, и к счастью, так оно и вышло. А изюминка всех этих моих хлопот об Ольге Семёновне состояла в том, что я сама, доцент кафедры с мужем профессором и двумя взрослыми уже детьми, жила в это время в коммунальной квартире одного из флигелей во дворе Двенадцати коллегий; причём в кухне этой квартиры не было даже крана с холодной водой; в квартире не было туалета, он был вынесен через уличную площадку, и чтобы там побывать, необходимо было надеть пальто, взять ключ от «царского места», отпереть–запереть квартиру, отпереть это «место», а потом всё в обратном порядке. Это ли не свидетельство добрых отношений, а не эгоистичных, жёстких; а ведь я могла хлопотать об отдельной квартире моей семье, но я посчитала, что Ольге Семёновне важнее, так как ей уже за 60 лет и она могла выйти на пенсию, а мне — только около 50 лет.
Вспоминается и такое. У меня 21 июня 1948 года родился ребёнок (произошло это на Менделеевской линии в клинике имени Отта), а 22 июня мы должны были сдавать на истфаке философию по кандидатскому минимуму М.В.Серебрякову. И вот некоторые мои товарищи, сдав экзамен, оставляли мне записку: Л.А.Петрова, Г.В.Маркина, например (о других товарищах, с других кафедр, я не пишу): и все эти записочки хранятся у нас в семейном архиве.
А теперь, думаю, следует сказать ещё немного о втором заведующем кафедрой строения органических соединений — докторе химических наук, профессоре Н.А.Домнине (ранее упоминалось, что Никита Андреевич выполнил под руководством А.Е.Фаворского кандидатскую диссертацию ещё до Отечественной войны 1941–45 годов); и тоже до ВОВ им была написана монография «Строение циклических соединений в свете теории напряжения», которая вышла в 1936 году. Эта монография позволила многим-многим химикам-органикам приоткрыть завесу над связью между строением органической молекулы и её реакционной способность и узнать некоторые другие закономерности в поведении молекул органического ряда, связанные не только со строением исходной молекулы, но и с условиями реакции и природой растворителя, например.
Трудно переоценить и роль стереохимии в жизни человека и вообще живых существ и растений. Знание — велико, а возможности — безграничны. Профессор Н.А.Домнин — один из проводников этой науки, и в этом его очень большая заслуга перед обществом: он много лет, вплоть до прекращения работы на факультете, читал студентам 4-го курса лекции по стереохимии, руководил курсовыми, дипломными и аспирантскими работами, выступал с докладами во многих научных учреждениях города, представил в различных журналах много научных статей. Все это — нужнейший и очень ценный вклад учёного в молодую, бурно развивающуюся науку — стереохимию.
Следует отметить, что при всей своей увлечённости вопросами стереохимии Н.А.Домнин очень бережно относился к наученному наследию академика А.Е.Фаворского и, став заведующим вновь образованной кафедрой, а позже и деканом факультета и ректором университета, а значит, главой Учёного совета факультета, он не подчинил тематику работ кафедры решению проблем, связанных исключительно со стереохимией. Поэтому-то, думается, на нашей кафедре организовался и успешно развивается ряд оригинальных научных направлений и подготовлено весьма значительное количество учёных разного уровня, успешно разрабатывающих всё новые и новые направления в химической науке. О значении теоретических изысканий учёных нашей кафедры для практики, народного хозяйства наглядно свидетельствуют так называвшиеся в своё время хоздоговоры, заключавшиеся из года в год с различными производственными коллективами города и страны.
Выпускники нашей кафедры работают и педагогами, и научными сотрудниками в учебных, исследовательских институтах и заводских лабораториях не только в нашей стране, но и в ряде других государств — от Африки, Прибалтики, Польши до Кореи и Китая.
Надо отметить ещё и значительное участие сотрудников и аспирантов нашей кафедры в популяризации научных знаний. В университете был создан своего рода штаб общества «Знание», который координировал эту просветительскую работу, получал заявки с мест (школы, ПТУ, институты, заводы и фабрики города) и предложения с факультетов. Автору очень часть доводилось читать такие лекции. Не обошлось и без курьёзов. Так, однажды звонят из общества «Знание» (базировалось оно в комнате, где в настоящее время расположен Совет ветеранов ВОВ — напротив входа в наш знаменитый белоколонный Актовый зал) в деканат химфака и передают заявку на лекцию Черкасовой в Институте культуры. В правлении общества «Знание» уточняю, когда, кто слушатели будут; сказали, что студенты 4-го и 5-го курсов, содержание, чем и как практически проиллюстрировать материал для большей убедительности. В обговоренный день иду туда (мы, семья, жили тогда в одном из жилых корпусов во дворе Двенадцати коллегий), подхожу, а меня что-то aж на улице встречают (время было зимнее, снег). Я удивилась… Ведут в деканат и там я, уточняя, сколько ожидается студентов на лекцию, вдруг узнаю, что читать лекцию мне предстоит не студентам, а… членам Ученого совета института! Ясно — полный шок, а время уже идти читать (15 час.). И на «переориентацию» у меня абсолютно нет ни минуты и срывать заседание Учёного совета — никак нельзя. Так, за приблизительно две минуты, пока шли до аудитории, я «в ежовых рукавицах времени» придумала первые, вступительные фразы, объяснила ситуацию, извинилась за чью-то вину в несогласованности и «составила» соответствующий материал для абсолютно другой аудитории. С удовлетворением вспоминаю, что слушали с интересом, были даже вопросы (!) и оценочные выступления (все — весьма положительные). Позже узнала, что прислали весьма лестный отзыв о лекции в наше общество «Знание».
Но понятно, что для каждой кафедры университета основным является учебный процесс и развитие той или иной области науки. И то и другое нашей кафедрой осуществлялось (и осуществляется сейчас) во все времена. Об этом свидетельствует и внушительный список выпускников кафедры, и кандидатов наук, и докторов наук (лишь на нашем факультете профессорами и заведующими кафедрой стали И.А.Дьяконов, К.А.Оглоблин, В.Ф.Мартынов, Р.Р.Костиков, Б.А.Ершов, А.С.Днепровский — все с нашей маленькой кафедры СОС–ФОХ).
Следует сказать и о том, что кроме статей преподавателями и сотрудниками был написан ряд учебников и учебных пособий, отдельные из которых после переработки издавались ещё раз. Так, Т.И.Темникова создала первый в стране учебник по теоретическим основам органической химии на базе курса теоретических основ органической химии, который она много лет читала студентам старших курсов ряда кафедр химфака; учебное пособие «Справочная литература по органической химии» (в переработанном и дополненном виде, 1961 г., Т.И.Темникова, В.А.Черкасова) и ряд других.
Помнится и тот факт, что несколько раз студентам кафедры назначались так называемые именные стипендии или выдвижение на Доску почёта факультета или ЛГУ. Помню, что и автор этого материала получала стипендию имени 125-летия ЛГУ (ведь долгое время годом основания нашего университета считался более поздний — 1819 год, чем документально было установлено позже — 1724 год, стипендию имени академика А.Е.Фаворского, а студенткой 5-го курса была занесена на Доску почёта ЛГУ (в числе 19 человек со всех факультетов университета).
Во время прохождения аспирантуры мы каждый неоднократно делали научные доклады на заседаниях кафедры: то по обоснованию темы диссертационной работы, то по литературному обзору, то о ходе работ до определённой стадии, то о плане работ на будущее. Практиковались и целые курсы лекций, семинаров, практических занятий. Так, автору этих строк был поручен цикл занятий с препараторами и лаборантами по техническому минимуму и второй цикл — по основам органической химии с практическими занятиями и зачётом. Так было, например, в 1955 году (программа занятий хранится в архиве автора).
Вернёмся чуть назад. Раньше говорилось о месячном отпуске моём, поскольку защита состоялась до истечения срока моего пребывания в аспирантуре. Однако использовать его я не смогла — отозвали на работу с 15 января 1951 года в университет (университет до того смог договориться с Министерством обороны, куда я была распределена работать в мае 1950 года, и Министерством высшего и среднего образования о перемене моего места по истечении срока пребывания в аспирантуре, и мне пришлось беседовать с адмиралом с ходатайством ЛГУ о согласии данного «номерного ящика» в лице адмирала отпустить меня; адмирал, ознакомившись с документами и побеседовав со мной, сказал: «Очень жаль, но, видимо, это целесообразно»). Пришлось помогать Т.И.Темниковой принимать экзамены по органической химии на геологическом факультете, а в следующем семестре — ассистировать ей и работать на кафедре СОС в объёме нагрузки ассистента. Так я начала работать в ЛГУ с записью в «Трудовой книжке». Кроме ассистирования мне поручили контролировать прохождение производственной практики (было такое в плане обучения студентов химфака ЛГУ). Студенты нашей кафедры, например, проходили в тот год практику в Государственном оптическом институте (студент Б.Гонтарев), на заводе полимеризационных пластмасс (Л.Данилкина), на Витаминном заводе №1 (студенты Л.Ремизова, Ван Сюй-Кунь), на Охтинском химкомбинате) (студенты Л.Бреслер, А.Кухарева) и т.д. и, естественно, вне плана — лекции по линии общества «Знание». Не могу не упомянуть об одной лекции в школе-интернате на 14-й линии для учеников 7-х и 8-х классов длительностью 45 минут. Собралось около 60 человек. По окончании, как всегда, спросила, нет ли вопросов, и вопросы прямо-таки «посыпались», и лекция вместо 45 минут продлилась целых три с половиной часа! И это у школьников самого сложного возраста. Был задан и такой вопрос: «Почему у нас в школе цветы гибнут? Дома — живут, а здесь гибнут». Пришлось прочитать «мини-лекцию» (слушали с большим интересом, сидели тихо), опираясь на самые последние исследования, проведённые недавно в США. Поскольку я еженедельно ходила в БАН на выставку свежих поступлений, то там, незадолго до этой встречи в школе, моё внимание остановило сообщение, в котором говорилось, что были проведены исследования, не влияет ли характер и сила звука музыкальных произведений на живые клетки. Для эксперимента были организованы две экспериментальных поля, засеянных кукурузой. В центре одного поставили звуковую установку, из которой «подавали» мягкую и лиричную музыку Шопена, а на другом участке «подавали» громыхающий рок-н-ролл. В итоге «под Шопена» кукуруза уродилась замечательная, а «под сильные децибелы» на другом поле — еле-еле. Вот я и пригласила учащихся подумать, не повинен ли их шум-гвалт в плохом развитии (и даже гибели) приносимых ими в школу здоровых домашних цветов. Ребята опешили, но задумались.
Немало докладов было прочитано автором на Всесоюзных конференциях, симпозиумах, философских семинарах кафедры и факультета, на Учёном совете факультета, на заседаниях Ленинградского Всесоюзного химического общества им. Д.И.Менделеева, были выступления и на Чтениях памяти академика А.Е.Фаворского. И автору данной статьи доводилось читать доклады на Учёных советах факультета, на межвузовских совещаниях в Риге, Москве, Киеве, Кишинёве, Ростове-на-Дону, на философских семинарах и на заседаниях ВХО. Чуть подробнее об одном докладе на ВХО. Однажды в БАН на Выставке новых поступлений меня очень заинтересовала монография Орлова (Orloff, на английском языке) объёмом более 100 страниц. Посвящена она была абсолютно новому виду изомерии в органических молекулах — новому слову в стереохимии, вошедшему позже в обиход органиков как конформационный анализ и поворотная изомерия. Я перевела всю монографию, рассказала о ней своему руководителю Н.А.Домнину. Он предложил мне сделать доклад на научном заседании кафедры. Я с удовольствием приняла это предложение, был назначен день; когда я вошла для сообщения, с удивлением увидела профессора-радиохимика В.Д.Нефёдова. Доклад был принят с интересом, было немало вопросов и высказано предложение выступить с этим докладом на заседании Ленинградского ВХО. Доклад на секции ВХО также вызвал большой интерес, было много вопросов, особенно от члена-корреспондента АН СССР А.А.Петрова, профессоров Т.Е.Залесской, Б.В.Иоффе, В.Д.Нефёдова, аспирантов. В 1964 году автором этого материала был прочитан доклад на открытом заседании Учёного совета химического факультета «Конформационные представления в ряду 1,2-полибромпроизводных и дебромирование последних основаниями». А в 1961 году — на Межвузовском совещании в Риге, в котором особо рассматривалась зависимость конформационного равновесия от природы растворителя, а также доклад на заседании Учёного совета химфака ЛГУ в январе 1966 года, в котором были изложены в свете нового направления в стереохимии (конформационного анализа) результаты экспериментов ряда авторов, которые использовали данные УФ-, ИК-спектроскопии (УФ-анализ использовался и нами, что было оригинальным и применен впервые в такого рода исследованиях), спектров комбинационного рассеяния и ЯМР по конформационному равновесию исходных 1,2-дибромидов, а также литературных данных об электронном строении этих молекул и расчётов дипольных моментов, геометрических параметров 1,2-дибромидов и использованного основания. Рассмотрение масштабных моделей позволило нам высказать некоторые предположения о конформациях во время реагирования жирных и цилогексановых 1,2-дибромидов по аномальному типу — дебромирования, а также о механизме образования бензола, например, из исходного 1,2-дибромциклогексана. И начинаешь думать, что, возможно, и прав Ф.Франк, считавший, что «…главное, что университетские преподаватели должны дать учащимся — это привить им интерес к координированию упрямых фактов с помощью абстрактных принципов» (Ф.Франк. «Философия науки», ИЛ, 1960). И даже пришлось прочитать «мини-лекцию» одному из профессоров ГОИ об этом новом виде изомерии и его роли в направлении течения химической реакции и даже факте проявления существования устойчивого изомера-конформера, что позволило объяснить некоторые неожиданности в экспериментальных работах в группе сотрудников профессора.
Говоря о научной жизни кафедры, нельзя умолчать и о том, что сотрудники, аспиранты, а нередко и студенты кафедры посещали заседания с докладами учёных других институтов города и республик страны. Запомнилось, например, Восьмое Менделеевское чтение, на котором чтецом выступал профессор С.А.Щукарёв на тему «Учение Д.И.Менделеева о формах химических соединений в свете современной науки» в 1954 году. А вот темой методологического семинара на ка-федре ФОХ в ноябре 1974 года стал вопрос «Наука и человеческие ценности» (доклад делала доцент В.А.Черкасова, а руководил семинаром доцент философского факультета В.В.Гречаный).
Очень запомнилась и яркая встреча в конфенец-зале Ленинградского филиала АН СССР с бывшим ректором ЛГУ А.Д.Александровым 14 апреля 1967 года на тему «Связь науки и нравственности», которая вместе с ответами на вопросы присутствовавших продолжалась более четырёх часов! Основной, по-моему, была мысль, подчёркнутая в докладе несколько раз: а) нормы общественного сознания и наука — тема встречи, а затем: б) как и что наука делает с нравственностью; в) материал науки и способ её осуществления — система её понятий; г) наука укрепляет в человеке чувство собственного достоинства; д) моральная миссия науки — возвышение человека; е) судья и следователь, научность и нравственность сливаются воедино; ж) человек обязан быть объективным в каждой конкретной моральной ситуации; з) гражданин — это функция человека в обществе. Это ещё не человек. И далее: «Содержание коммунизма — не в хорошем питании, заводах, это чушь собачья». Содержание коммунизма — это человеческие отношения, нравственность; нравственное состояние блокадников доказало бессмертие человеческого духа (при голодании разрушается не только организм, в том числе мозг, т.е. психика).
Приведу одну из цитат, оглашённых докладчиком. Это цитата из трудов Д.И.Менделеева: «Узнать, понять и охватить гармонию научного здания с его недостроенными частями — значит получить наслаждение, какое даёт только высшая красота и правда».
Представляется уместным привести здесь цитату из «Писем о природе» А.И.Герцена: «…Химия заставляет смотреть не на одни формы и их видеоизменения — она в лаборатории научила допрашивать органические тела о их тайне… Опыт и умозрение — две необходимые, истинные, действительные степени одного и того же Знания».
Думается, что небезынтересно и то, что на кафедре была разработана оригинальная программа лекций и практических занятий по микрометодам в органической химии. (Такого практикума не было ни в одном вузе страны и вообще в мире.) Кроме разработки программы, автором была заказана особая химическая посуда и данный курс и практические занятия были включены в план подготовки студентов нашей кафедры, а программа практикума была представлена на ЛЕНЭКСПО. (О новых курсах на кафедре ФОХ полнее может рассказать, например, один из бывших заведующих кафедрой ФОХ профессор Р.Р.Костиков.)
Научные интересы профессора Н.А.Домнина были направлены на изучение поведения α-ди(три)галогензамещённых циклического и жирного рядов в присутствии хинолина, реакционной способности их и действующего на них реагента со структурой, природой и стерической ёмкостью реагирующих молекул. До того было установлено рядом учёных (Вильштеттер, Хатт; Фаворский А.Е.), что α-дибромиды под действием спиртового раствора щёлочи образуют не только 1,3-диены, но и моноолефин. Это направление вошло в химическую литературу как аномальное и, что было совершенно неожиданным, — образование бензола при взаимодействии с хинолином 1,2-дибромида циклогексанового ряда. Н.А.Домниным была предложена возможная схема для такого необычного направления, и эта схема была постадийно тщательно исследована В.А.Черкасовой в 1947–50 годах методом УФ-спектроскопии, разработанным для данных конкретных условий, и проведено в одной из лабораторий факультета (Домнин, Черкасова, Андреев — см. публикации в ЖОрХ). Было установлено, что предложенные Н.А.Домниным стадии схемы могут осуществляться.
В дальнейших наших исследованиях был установлен ещё более неожиданный факт — перенос двух атомов брома, содержащихся в третьем участнике взаимодействия, к циклической системе с образованием бензола, который удавалось выделить в чистейшем состоянии — он закристаллизовывался в приёмнике при слабом охлаждении. Этими работами впервые было показано, что в присутствии хинолина α-дибромиды жирного ряда, отдавая хинолину оба атома брома, превращаются в моноолефин («аномальное направление». Публикация этих исследований наших вызвала большой интерес и отклики: нами было получено много писем с просьбой прислать авторский экземпляр статьи, а профессор МГУ им. Ломоносова Зефиров даже убедительно просил впредь присылать ему обязательно один из авторских экземпляров).
Представлялось интересным вести дальнейшие исследования, пытаясь выяснить значение природы, строения и стерической ёмкости амина, степени экранированнности его азота на конкурентные реакции дегидробромирования и дебромирования, выяснить закономерности в реакциях 1,2-дибромидов с отщепляющими агентами, а кроме значения упомянутых факторов попытаться выявить степени корреляции их со скоростями конкурирующих направлений, например, возможности новых направлений (замещение, циклизации, образование непредельных аминов и пр.). Приведём ещё раз слова Ф.Франка: «Когда мы обращаемся к наиболее творческим умам науки ХХ века, мы находим, что самые великие из них усиленно подчёркивали, что тесная связь между наукой и философией неизбежна. Большие успехи в науках заключались в разрушении разделяющих философию и науку перегородок, а невнимание к значению и обоснованию наук преобладает только в периоды застоя».
И вот можно сказать, что наши педагоги учили нас в соответствии с первой половиной приведённой цитаты, а мы, преподавая (понимаю, что не очень скромно, но всё же скажу, что меня многие годы работы поддерживала фраза, сказанная А.А.Пендиным прямо мне: «Дайте-ка посмотреть, что это за Черкасова, о которой ходят легенды, что ей сдавать надо, не вызубрив стереохимию, а поняв её».), тоже старались следовать этому тезису, и потому наука химия на всех кафедрах не в застое, а даже в теперешних тяжёлых условях всё же развивается и, думается, не свернёт с этого пути. Здесь и новые направления, и Чтения, посвящённые корифею органической химии академику А.Е.Фаворскому, ежегодно организуемые профессором Р.Р.Костиковым, и большое число лекций за пределами нашей страны на различного рода симпозиумах и конференциях, и проходившая Международная конференция, посвящённая 100-летию теории строения А.М.Бутлерова, и Менделеевский съезд.
Заканчивая данные «Воспоминания», скажу, что я считаю себя как химика-педагога — счастливой. Почти за 30 лет педагогической деятельности у меня, обучавшей молодёжь правилам работы и общения с органическими соединениями, не было ни одного взрыва, пожара или драматического пореза у обучаемых мною студентов — значит, они работали согласно «Правилам техники безопасности», то есть стали грамотными в этом и понимали необходимость выполнения данных «Правил». И самым дорогим меня как для педагога, жемчужиной является поздравительное письмо одной из групп студентов, которую я вела в 1-м органическом синтезе; о таком выражении признания и групповой благодарности мне не приходилось слышать. А написали (сказали) они так: «Прошёл 1956 год, и самым приятным воспоминанием о нём будут для нас часы, проведённые с Вами в лаборатории органического синтеза. Вы научили нас думать прежде, чем действовать…». Цитирую с оригинала, который бережно и с благодарностью к этим студентам храню действительно как драгоценность. И я, конечно, всю жизнь благодарна учившим, и меня в том числе, ярчайшим педагогам химического факультета далёких годов моего студенчества, аспирантуры и моей работы на химическом факультете ЛГУ Н.А.Домнину, И.А.Дьяконову, И.А.Фаворской, Б.Н.Долгову, Г.В.Пигулевскому, Т.И.Темниковой и старшему лаборанту кафедры О.С.Ивановой (Хлопенковой), А.Т.Рыскальчук, А.И.Якубчик.
В.А.Черкасова,
выпускница ЛГУ 1947 года
Фото из архива автора