Выступает профессор И.Граля (Варшава)

В уходящем году было много юбилейных дат. Страна довольно пышно отметила двухсотлетие Отечественной войны 1812 года. Однако не менее значимое в истории нашей страны событие, причем даже нашедшее отражение в календаре государственных праздников, оказалось как будто в тени. Между тем в 2012 году исполнилось 400 лет с освобождения Москвы Вторым ополчением Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского. В Университете эту дату вниманием не обошли: осенью состоялась международная конференция «Смутное время в России: конфликт и диалог культур».

Может быть, потому события Смутного времени и оказались не в центре общественного внимания, что сам праздник 4 ноября — довольно условно выбранная дата, совершенно очевидно заменившая собой годовщину Октябрьской революции? «Политическое звучание даты понятно, — соглашается д.и.н., заведующий кафедрой истории славянских и балканских стран Александр Филюшкин. — Праздник нацелен на замещение 7 ноября, политический мотив очевидно связан с этим. И мне это немножечко обидно, потому что сам по себе факт победы народного ополчения в Смутное время — это достойный праздник. И то, что его вспомнили только потому, что искали, чем заместить 7 ноября — наверное, это не очень правильно».

Почему 4 ноября — День народного единства?

Доклад ведущего научного сотруд- ника РАН В.Д.Назарова (Москва)

Александр Филюшкин сразу оговаривается, что сама дата — 4 ноября — вызывает вопросы. «Считается, что в этот день поляков изгнали из Кремля. Это не совсем так: процесс был сложный, польский гарнизон сдавался поэтапно, вел переговоры. И сказать, что 4 ноября — день победы, как 9 Мая, никак не получается. Можно было выбрать другую дату: Крестный ход, когда уже решились все вопросы; Земский собор, когда избрали Михаила Романова; наконец, дату созыва Второго ополчения Мининым и Пожарским. Повторюсь, по очевидным политическим мотивам выбрали 4 ноября. С другой стороны, от такого рода политизации никуда не денешься, и она понятна. Ведь недаром Джордж Оруэлл когда-то сказал, что тот, кто управляет прошлым, управляет будущим».

Возможно, пройдет какое-то время, сменится поколение, 7 ноября изгладится из народной памяти, и замещение революционной даты на патриотически-победную произойдет не только в официальном календаре, но и в народном сознании. Нужно, однако, понимать, в чем суть такого праздника, если это не просто годовщина изгнания интервентов из Кремля. Почему-то ведь праздник называется «Днём народного единства»…

И неспроста, объясняет Александр Филюшкин. «Смута — судьбоносное, поворотное событие в истории России. Оно ценно прежде всего тем, что общество нашло в себе силы пренебречь социальными и политическими разногласиями, найти формы народного единства, консолидации во имя святой цели — изгнания захватчиков с родной земли», — говорит Александр Ильич.

Доклад ведущего научного сотруд- ника РАН В.Д.Назарова (Москва)

«Главная проблема, если говорить о Смутном времени, которая нас интересует — что это, собственно, было? — поясняет свою мысль Александр Филюшкин. — Понятно, что политический кризис; война (как бы мы сейчас сказали, гражданская); причем война с участием иностранных держав — Швеции, Речи Посполитой и так далее. Но этими вещами Смута не исчерпывается. Ведь и называют ее не война, не крамола (как говорили тогда про политические кризисы), а именно смута. Когда Михаила Федоровича Романова призывали на престол, он отказывался, потому что «все люди измалодушествовались». Измалодушествовались — то есть потеряли духовные и нравственные ориентиры. Смута — это прежде всего колоссальный духовный и культурный кризис общества, разрушение культурных, духовных основ. Связанный и с падением династии, и с тем, что пошатнулась роль церкви (духовные иерархи стали служить разным царям и разным политическим силам), с приходом интервентов, которые то ли захватчики, то ли союзники. Представьте себе ситуацию, когда на престоле калейдоскопически сменяются самозванцы». Трудно не согласиться с тем, что кризис был глубочайший. «А в результате мы видим уникальный случай, когда все сословия ужаснулись тому, что они творят, и смогли договориться. Это момент, актуальный и для нашего времени: проблема согласия, общественного договора, того самого народного единства. Смута — пример, когда люди сумели найти формы объединения всех сословий: от аристократии, дворянства, духовенства, воинского сословия до холопов и крестьян. Ведь Земский собор, избравший Михаила Федоровича на царство, был самым представительным в истории России: были представлены все сословия, и все они были едины», — убеждает Александр Филюшкин. И добавляет: «И ведь выбор оказался удачным. Правление Романова — одно из самых эффективнейших в истории России. К середине XVII века разоренная, кризисная страна стала процветающей державой. Один штрих: один из первых указов Романова гласил, что пока не будет восстановлена Москва, царь будет жить в избе. Ни раньше, ни позже мы у наших правителей таких примеров не знали. Отмечу, что когда Земский собор избрал Михаила Федоровича, он отказывался, не хотел престола. Наверное, и нужно избирать человека, который не хочет править, — из них получаются самые лучшие правители».

Конфликт и диалог культур

Участники конференции у креста, на месте подписания мирного договора между Россией и Швецией, закончившего русскую Смуту

С таким подзаголовком состоялась в СПбГУ осенью 2012 года международная конференция, посвященная четырехсотлетию освобождения Москвы Вторым ополчением Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского (1612–2012) и памяти известного историка, исследователя Смутного времени, профессора Руслана Григорьевича Скрынникова (1931–2009).

В СПбГУ с 2005 года регулярно собираются специалисты из разных стран по русской истории периода Средневековья и раннего Нового времени. Так, в 2005 году прошла конференция, посвященная Ивану III, в 2008 году — конференция к юбилею начала Ливонской войны. В нынешней конференции приняли участие более 60 ученых, причем были задействованы все страны, вовлеченные в события Смутного времени: Польша, Германия, Украина, Белоруссия, Литва, Эстония, — а также Швеция, США, Греция, Финляндия, плюс разные регионы России. «У нас сложилась корпорация историков-русистов, которая регулярно собирается, затевает совместные научные проекты, находит новые связи для сотрудничества, — говорит Александр Филюшкин. — Мы собираемся развивать это и дальше. Конечно, в советское время русистикой в мире занимались больше: противника надо изучать. Практически во всех западных научных центрах были отделы истории Восточной Европы. Сейчас они в основном переключились на Китай: он больший конкурент, и к нему больше интерес. Хотя сильные русисты, школы русистики остались. Оказывается, даже в Австралии и Израиле интересуются российской Смутой».

Для историков такое сотрудничество — большое подспорье. «Дело в том, что изучать русскую историю примерно с XV века только на наших источниках нельзя, — объясняет Александр Филюшкин. — Приведу пример. Я занимаюсь Ливонской войной — это первая война России и Европы за обладание Прибалтикой. Я прочитал абсолютно все российские источники по этой войне, длившейся 25 лет, а вот европейских — малую часть. Они разбросаны по разным хранилищам в разных странах, их огромное количество. Есть, например, переписка прусского магистра Альберта Гогенцоллерна с монархами Европы касательно данного вопроса. Немцы стали ее издавать. Вышло четыре тома, в каждом более 1000 писем, и это только начало. Поэтому так важно сотрудничество: иностранцы владеют своими источниками, языками, изучают свои архивы, и в результате мы получаем разные точки зрения на исторические события. Такая “сменная оптика” очень полезна».

На конференции по Смутному времени были рассмотрены самые разные точки зрения: восточная, западная, цивилизационная, фактологическая. В отношении Смуты пристальное изучение разнообразных источников особенно важно ввиду отсутствия чрезвычайно важных источников. «В 1626 году сгорели архивы московских приказов, — говорит Александр Филюшкин. — Это как если будут сейчас уничтожены все документы министерств и все газеты с Интернетом. Всё, что нам осталось — случайные обрывки. В результате мы многого не знаем и многого, быть может, никогда и не узнаем. Оставшиеся документы часто противоречивы. Приведу пример из эпохи Ивана Грозного. В 1553 году Иван Васильевич заболел. Это был один из первых политических кризисов, когда царя пытались свергнуть: боярская оппозиция, два кандидата на престол. Об этих событиях (которые так красочно описаны у Карамзина и попали во все исторические романы) сохранилось три документа. Два написаны спустя 11 лет после событий, а третий — спустя 17. В них изложены три разные версии событий. Хотя автор один — Иван Грозный. И таких примеров можно привести огромное количество. Прошлое непредсказуемо! И не только у России, у всех стран. Наверное, тем история и интересна, что она многовариантна. Поэтому профессия историка столь увлекательна. Всегда есть что поискать, что изучить и что открыть!»

Мифы, политика, правда

Если «всегда есть что поискать», то как же быть с истиной? Неужели историки, когда собираются такие авторитетные специалисты со всех концов земного шара, не могут все обсудить и воссоздать настоящую историческую картину — как все было на самом деле? «Общая позиция есть только в школьных учебниках, — поясняет Александр Филюшкин. — Говорят: “40 миллионов школьных учебников не могут ошибаться!” Во всех странах есть такая проблема: различие между фундаментальной наукой и школьным образованием. На самом деле история многослойна. Есть история, которая отражена на уровне общественного сознания, закреплена в школьных учебниках — та история, которая составляет часть национального мифа и национальной идентичности. Другое дело, что необходимо понимать: на уровне профессионального изучения истории начинаются лакуны, разные точки зрения, разные источники, и в результате — разноплановые концепции, трактовки того или иного события. Вот пример из европейской истории: долгое время считалось, что было такое раннеславянское государство Великая Моравия, и только недавно появились очень убедительные работы, где ее границы сильно смещены, и это полностью перекраивает карту Европы в первом тысячелетии нашей эры. Это мини-революция в науке! Значит, наука развивается, это и есть прогресс. История не дает рецептов, она всегда будет меняться. Не надо этого бояться! С моей точки зрения, России очень не хватает сейчас исторической политики. Недавно польский магистрант обратился ко мне с просьбой о консультации: какова историческая политика России в отношении стран постсоветского пространства, в частности Эстонии? Ответ простой: у России нет единой исторической политики. Есть разные концепции, точки зрения различных исторических политик и сил, национальной политики — нет». Александр Филюшкин поясняет, что историческая политика заключается в выработке определенной национальной исторической идеологии. «Такая официальная национальная концепция истории есть у Франции, Германии, да у всех развитых стран, — говорит ученый. — У нас она в данный момент разрушена. Может быть, ее и стоило в какой-то степени подвергнуть критике, поскольку она уходила корнями в XX век и даже в XIX. Однако нового, созидательного, прогрессивного, единого не разработано до сих пор». Но не сделает ли это историю как науку тенденциозной? «В данном случае речь идет не о науке, а о позиции общества в отношении к истории. В науке всегда будут разные точки зрения. А на уровне общественного сознания мифологизация всегда существует. Главное не то, что это миф, а его значение. Если это воспитательный миф, работающий на созидание, то почему нет?» — продолжает удивлять Александр Филюшкин. И окончательно побеждает утверждением, что школьные учебники истории ближе к мифам, чем к науке. «Но в них и должна быть более-менее единая, устоявшаяся точка зрения. Другое дело, что в них, наверное, не стоит увлекаться идеологией, важнее излагать факты. В конце концов, факты говорят сами за себя. Главное, чтобы в учебниках не замалчивались те или иные сюжеты. Надо уважать людей и их способность делать выводы. Не нужно думать, что надо пережевать кашу, положить ее в рот, что люди от этого будут счастливы. Хороший учебник должен быть насыщенный. Не нужно навязывать в учебниках авторские трактовки, но минимальный набор знаний, фактов должен быть отобран и должен быть един. Тогда у нас будет единая база знаний национальной истории, национальная идентичность, от которой и можно отталкиваться.  Остальное — сфера дальнейшего интеллектуального, духовного развития либо профессионализация».

Национальные мифы стали и предметом обсуждения на осенней конференции. Доктор истории Варшавского университета Иероним Граля сделал доклад, вызвавший большой интерес коллег: в нем шла речь как раз о диалоге культур, вынесенном в название конференции. Доктор Граля проводил сравнительный анализ двух национальных мифов: обороны Троице-Сергиева монастыря и обороны Ченстоховского монастыря. «В обоих случаях речь идет о героическом сопротивлении внешнему врагу и каждый воспринимается как поворотная точка в обороне своих государств; сильный образ — оплот истинной религии защищает государство от нашествия Гога и Магога», — пояснил основу для проведения параллели Иероним Граля. Он привел множество примеров общих черт национальных мифов, связанных с обороной крупнейших монастырей России и Польши. «Мне кажется, что очень полезно проводить такие компаративистские исследования хотя бы для того, чтобы две нации, считающие себя богоизбранными и уникальными, убеждались, что у соседа было ровно то же самое», — завершил свое выступление доктор Граля. Естественно, историческая реальность сильно отличается от национального мифа. «Но достаточно почитать источники, того же Авраамия Палицына, и все встает на свои места. Тем не менее есть авторы, которые умудряются на основе тех же источников делать бредовые обобщения, и получается каша, которую, к сожалению, едят обыватели. А историк должен служить истине, даже если она неприятна. Национальные мифы будут жить, и наши работы им не повредят. Но сами мы, историки, не должны включаться в русло мифоторчества», — твердо высказался Иероним Граля.

Праздник как часть национального мифа?

Обдумывая все вышеизложенное, я возвращаюсь к четвертому ноября. Получается, что установление такого официального государственного праздника — как раз повод для возрождения национального мифа? Того самого воспитательного, о котором упоминал Александр Филюшкин, о возможности, пользе и силе народного единства? «Это повод вспомнить прежде всего победу, — подчеркивает Александр Филюшкин. — Победу над армиями двух государств: Речи Посполитой и Швеции. Тогда была занята значительная часть российской территории. Шведы заняли Новгород, поляки сидели в Кремле, польский королевич Владислав был избран русским царем по приглашению части боярства. По сути это был захват России другими странами. И их смогли победить — разве это не повод для гордости? С другой стороны, в стране была действительно смута: было огромное количество бандитских движений, шаек, банд, которые занимались разбоем. Конечно, эти проблемы не прекратились в 1612 году, но шаг к этому был сделан, когда Второе ополчение и Совет всей земли (нечто вроде Временного правительства) победили в ситуации гражданской войны. Это ли не повод для гордости? Ведь победила позитивная политическая сила, которая воссоздавала государство, консолидировала общество и в итоге привела к его стабилизации, выходу из кризиса, преодолению экономических, социальных, внешнеполитических его последствий — это настоящая победа. 4 ноября мы вспоминаем не столько Смутное время, сколько преодоление его, победу страны в очень сложной ситуации, сравнимую с лучшими победами России, такими как победа в войне 1812 года, Великой Отечественной войне. Это одна из тех переломных точек, где решалось, быть стране или не быть. И в итоге получилось, что быть. И мы должны быть благодарны тем людям, которые сделали это возможным!»

Елизавета Благодатова