На матмехе рассказывают, что профессор Канторович заставлял сделать больше, чем студенты могли в тот момент, что было выше их сил. К примеру, первокурснику он давал задание: рассказать материал, который студенты будут слушать аж на третьем курсе! А прослушав у него на лекции одну теорему, студенты могли доказать пять. Сами. Потому что он при них думал, они своими глазами видели процесс его мышления.

Группа участников церемонии присуждения почетных степеней в Университете Глазго в 1966 г.

Таким он был в жизни — нобелевский лауреат по экономике Леонид Витальевич Канторович? Чем увлекался кроме математики? Как читал лекции, принимал экзамены? Чем занимался в свободное время? В какие игры играл с детьми? Как сделал свое главное открытие? Как доказывал свою правоту?.. Об эпизодах из жизни выпускника и профессора нашего Университета рассказывают члены его семьи: Ирина Леонидовна КАНТОРОВИЧ (Романовская), дочь Л.В.Канторовича (она окончила матмех ЛГУ в 1956 году, работала в ЛОМИ — Ленинградском отделении Математического института им. В.А.Стеклова АН СССР, в лаборатории Ю.В.Линника, сейчас пенсионерка) и Иосиф Владимирович РОМАНОВСКИЙ, ее муж, зять Л.В.Канторовича (он окончил матмех ЛГУ в 1957 году, сейчас — профессор кафедры исследования операций математико-механического факультета СПбГУ).

Правильная задача

Рассказывает И.В.РОМАНОВСКИЙ:

— Леонид Витальевич Канторович был вундеркиндом, он поступил на физико-математический факультет Ленинградского университета в 14 лет, а окончил в 18. К тому времени (1930) он — автор 11 опубликованных научных работ. После окончания Университета его оставили в аспирантуре, он стал преподавать на кафедре математического анализа и бешено писать статьи, причем постепенно количество тем, над которыми он работал, нарастало. В 22 года (1934) он уже профессор, доктор физико-математических наук без защиты диссертации, а в 25 лет (1937) — заместитель директора НИИ математики и механики ЛГУ. Он продолжал традицию консультаций для тех работников промышленности, кому зачем-то нужна математика.

В 1938 г. к нему однажды пришли инженеры из Центральной лаборатории Всесоюзного фанерного треста (фанера тогда была важным стратегическим материалом, из нее строили самолеты). Они пришли с такой задачей: есть несколько станков и несколько видов работ, у каждого из них разная производительность. Как воспользоваться этим, чтобы выпустить больше продукции? Канторович обнаружил, что, во-первых, это очень правильная задача, они здраво ставят вопрос; и, во-вторых, традиционные математические методы дают бесполезное решение — перебрать сотни тысяч вариантов и выбрать лучшие. Причем количество решений — с возрастанием числа станков и работ — растет сумасшедшими темпами.

Леонид Витальевич опечалился, рассказал эту задачу на математическом семинаре столпам науки, но никто не смог предложить подход к решению. А он придумал новый метод, введя некие специальные переменные, очень хитрые — стоимостные показатели. Постепенно он сообразил, что существует множество практических ситуаций с подобными задачами. И в экономике, где возникают такие же задачи, эти переменные проявляются как внутренние цены. Он-то понял, как их трактовать с экономической точки зрения, но в советскую политэкономию его идеи совершенно не лезли. Канторович стал анализировать и объяснять — сначала самому себе, а затем и другим, что это за внутренние цены и какая польза от них экономике.

Об этой задаче он стал рассказывать на научных семинарах. А в мае 1939 года в Актовом зале Университета был большой общегородской семинар. Разослали специальные приглашения, собралось довольно много народу. По итогам этого семинара рекомендовали издать его доклад. И случилось небывалое: Канторович представил рукопись, и Издательство ЛГУ напечатало его брошюру «Математические методы организации и планирования промышленного производства» за неделю! Всего 68 страниц, но фактически из этой задачи о раскрое фанеры и из этой брошюры выросла та математическая теория, за которую ему через 36 лет вручили Нобелевскую премию (формулировка была: «за вклад в теорию оптимального распределения ресурсов»). К юбилейной конференции в СПбГУ в феврале 2012 г. будет репринт, эта работа переиздается сейчас с историческими комментариями.

Детские воспоминания

Рассказывает И.Л.КАНТОРОВИЧ:

— Отец любил работать поздно ночью, когда тихо и никто не мешает. И еще по утрам. А нам строго запрещалось входить к нему в кабинет, когда он работает. По утрам можно было увидеть его только когда он выходил к завтраку. И потом, когда заканчивал работать. Тогда с ним можно было играть, веселиться. Позже, когда я стала постарше, любила в это время разговаривать с ним на всякие темы — о жизни, о математике, об отношениях между людьми.

И.Р.:

— А отсыпался он на семинарах. Когда другие выступают, он сидит и клюет носом — кажется, что спит. Но всё слышал. И если кто-то из выступавших делал ошибку, он потом поправлял, а на экзаменах — шумно просыпался.

И.К.:

— В Филармонии иногда тоже засыпал, и мама толкала его в бок. Ленинградская филармония в те времена — источник классической музыки, современных авторов не любили и не пускали туда. Мы брали абонементы в Филармонию, у нас были любимые дирижеры — например, Курт Зандерлинг. Меня пробовали обучать музыке, но я стойко стояла на том, что не хочу и не буду! А младший брат Владик учился дома игре на фортепиано, а потом ходил в музыкальную школу для взрослых.

Одно из первых детских воспоминаний: отец плохо произносил звук «л» твердый. И поэтому мы с моим двоюродным братом на даче, приходя к нему по утрам (а потом он работал), тренировали его: «Скажи «лошадь»!..» — он произносил «уошадь». Или: «Скажи «ложка»!..» — он говорил «уошка». И мы смеялись все вместе.

Еще одно любимое занятие: я стою на диване, опираяясь на подушки, большие, диванные, квадратные и толстые. Отец неожиданно подходил и подсекал под ноги — чтобы я падала. И хохотали все!

Ему нравились веселые игры. У нас был боксер Азарт (мы его звали Азаркой), отец его очень любил. В нашей квартире на Петроградской, в середине центральной комнаты стоял большой стол, И мы там устраивали беготню вокруг стола: мы с братом бегали, мама, папа. Хорошая разрядка после занятий. И Азарка защищал женщин — когда бегали, не давал нас догонять, бросался под ноги, хватал зубами играючи…

Во время учебы в школе мне нравилась биология, активно не нравилась химия. Нравилась математика — но больше я предпочитала алгебру с ее выкладками, а геометрию — не очень, там надо было соображать.

Обычно я сама все уроки делала, не обращалась к нему. Это сейчас родители учатся вместе с детьми, сидят с ними за уроками. А раньше такое не было принято, мы учились сами… Хотя один учитель в школе у нас был «с приветом» — в пятом классе он нам давал арифметические примеры на всю доску, и даже иногда говорил ответ — но у меня ответы никогда не совпадали с ответами учителя. Я приходила к отцу и просила проверить. Он спрашивал: «Это от методистов пример?» — «Не знаю» — «От методистов не буду считать, они всегда врут!..»

Нобелевский диплом

Метод Канторовича: колоссальный круг задач

Рассказывает И.В.Романовский:

— Метод, предложенный Л.В.Канторовичем, решает колоссальный круг задач — например, задачи по управлению транспортом. С его помощью можно в разы уменьшить количество порожних пробегов вагонов по железным дорогам. Леонид Витальевич пытался рассказать советскому руководству о методах линейного программирования, внедрить новый способ решения экономических задач. Ему казалось, что во время войны особенно важно использовать ресурсы оптимальным образом.

Но это задача стратегическая, поэтому перед войной и во время войны Канторович не хотел публиковать материалы, чтобы не выдавать врагу свое «секретное оружие». Он понимал, что эти методы могут помочь промышленности, в том числе военной. Про транспортную задачу он написал абстрактно-математически, в 1940 году формально написал об общей задаче линейного программирования (а опубликована статья только в 1949 году).

Во время войны Л.В.Канторович написал первый вариант своей основной монографии «Экономический расчет наилучшего использования ресурсов» (она сильно опережала свое время, ее опубликовали только в 1959 году). Речь идет о множителях, которые получаются из метода линейного программирования и их интерпретации в экономических расчетах. Линейное программирование — это особый класс математических задач и методы их решения (термин придумали американцы, которые много сделали в этой области, хотя и после Канторовича). А оптимальное распределение ресурсов — это инженерная или экономическая задача, которая задает систему условий решения таких математических задач.

Приведу для иллюстрации пример (правда, уже послевоенный): Канторович послал своего ученика Виктора Залгаллера на вагоностроительный завод разобраться с оптимальным раскроем материала. У них было 13% отходов по плану, они довели до 8% благодаря своим рационализаторам, а потом, вместе с этим молодым математиком, снизили и до 4% (стало втрое меньше, колоссальная экономия!). В результате появилась книга Л.В.Канторовича и В.А.Залгаллера о рациональном раскрое в докомпьютерный период «Расчет рационального раскроя промышленных материалов» (1951).

Эти методы с успехом применяются и сегодня. Мы ожидаем, что на юбилейной конференции в СПбГУ ректор Петрозаводского университета А.В.Воронин и профессор В.А.Кузнецов будут рассказывать о рациональном раскрое гофрокартона. Сотрудники этого университета приехали на Архангельский целлюлозно-бумажный комбинат и увидели, что цех гофрокартона завален обрезками, их не успевали убирать. Математики разработали программу выпуска заданий, отходов теперь почти нет, комбинат стал экономить одну смену в две недели и вышел из кризиса. Позже они усовершенствовали программу и продали ее еще 12 другим заводам.

Комплексы раскроя материала используется в судостроении, в легкой промышленности и т.д.

Любимые увлечения

Рассказывает И.Л.Канторович:

— После первого курса я на стипендию купила велосипед «Турист», и в студенческие времена много ездила по городу на велосипеде. Отец тоже любил велосипед. Как-то мы с ним из Комарово (где снимали дачу) вдвоем поехали в Каннельярви к Фаддеевым. Поехали с раннего утра, а приехали уже затемно. Где живут Фаддеевы, мы толком не знали, долго искали их дом. Встретили женщину, она знала Веру Николаевну, жену Дмитрия Константиновича Фаддеева. Нас с радостью встретили. У них дети спали на чердаке, на сене, и меня тоже отправили наверх. Правда, мы не спали, а больше болтали. А утром поехали обратно.

Еще папа любил собирать грибы — и собирал подряд все, какие видел, в том числе червивые и ядовитые. И жутко обижался, когда мы перебирали их и выкидывали плохие, несъедобные. Защищал буквально каждый гриб и пытался задавить авторитетом. Теоретически-то он знал о вреде отравления, но боролся за свои грибы до последнего…

Очень любил книги — правда, в блокаду, когда мы были в эвакуации в Ярославле, в нашей квартире много книг сожгли. А после войны знакомый старый букинист из-под полы продавал отцу книги. И у нас появились редкости: Гумилев, Ахматова, Андрей Белый, Пастернак, Киплинг, Ремарк, Анри де Ренье с иллюстрациями Н.Акимова.

Любил большие сборища, когда накрывали большой стол, любил приглашать молодежь. Когда приходили гости (Фаддеевы, Натансоны, Линники, Фихтенгольц, ученики — Гавурин, Залгаллер), нас с братом укладывали в спальне. Владик был еще маленький, он засыпал, а я оставляла щелочку, чтобы видеть и слышать, что происходит в столовой. А.А.Марков читал свои стихи, В.А.Залгаллер очень хорошо читал Маяковского, Д.К.Фаддеев иногда играл на пианино.

И.Р.:

— Леонид Витальевич любил поэзию, и сам писал басни по случаю. Например, про то, как повар стал готовить еду, а ему советовали, чего недостает — и он добавлял, добавлял (с моралью: «Давно пора понять бы людям: не всё должно быть в каждом блюде…»).

 Леонид КАНТОРОВИЧ

Пища и Блюдо

(о пище духовной и телесной)

Какой-то повар-грамотей

Обед сготовил без затей:

Селедку, мясо, щи, компот.

Но вдруг решил: обед не тот.

Сомнениями обуреваем,

Стопы направил к знатокам —

Мол, тем ли мы людей питаем,

Науку преподайте нам.

Мужей ученых сонм обильный

Проблему эту обсудил

И резолюцией всесильной

Свои он споры завершил.

Должна быть пища калорийна,

Остра, вкусна, на вид красна,

Белком и жиром изобильна

И витаминами полна.

С позиций этих несомненных

Подвергнут критике

сготовленный обед,

И выясняется, что что-то

 в нем неверно,

Того-то нужного и вовсе

в блюдах нет.

Признав свои ошибки сразу,

Наш повар взялся

исправлять обед:

Добавил перца он

в компота вазу,

В селедку — кашу,

в суп — котлет…

Насыпав всюду витаминов

(Хоть зелень там и так была),

Несет обед с веселой миной,

И подает на два стола.

Но что за странность?

Восхищенья

Не видит он на лицах едоков.

Едва поев, наморщив нос

в сомненьи,

Стол покидает каждый —

был таков…

Давно пора понять бы людям:

Не всё должно быть

в каждом блюде.

Этот сюжет связан с фактами из жизни. Когда Л.В.Канторович начал заниматься экономикой, он написал работу о своем методе и всем предлагал ее почитать. И каждый давал ему советы, что нужно изменить или добавить в статье.

И.К.:

— В детстве и юности отец, видимо, никогда не занимался физкультурой, а став взрослым, пристрастился. Любил на лыжах кататься. В марте раньше бывали солнечные дни, он покупал путевку в какой-нибудь пансионат на Карельском перешейке, чтобы к заливу было близко. Когда я туда приезжала, мы с ним вместе ходили на лыжах по льду залива… А летом любил плавать и порой заплывал очень далеко — на Финском заливе, на Рижском взморье, на Черном море на Кавказе. Позже, когда у нас появилась машина, ездили на озера.

Машину он любил тоже, но водить не умел. Права я получила на третьем курсе, и отец попросил его научить вождению. Я пыталась, но бросила после одного случая. Мы с ним ехали по проселочной дороге, я увидела впереди группу людей и говорю: «Тормози!» А он нажимает на газ! И мы с бешеной скоростью приближаемся к этим людям. Хорошо еще, что я успела нажать на тормоз… Как оказалась, это была профессор Ольга Александровна Ладыженская и с ней компания математиков. Я сказала отцу: «Вылезай!», — и всё, на этом наши уроки закончились…

А в 1975 году в Стокгольме, получив Нобелевскую премию, он с мамой купил «Вольво». Но домой в Москву они возвращались отдельно, а машина прибыла отдельно.

Имя в науке

Рассказывает И.В.Романовский:

— В физике недавно нашлись применения знаменитой задаче Монжа-Канторовича. Ее истоки — мемуар Гаспара Монжа 1781 года. Л.В.Канторович, занимался транспортной задачей еще до войны, а после войны наткнулся на упоминание об этой работе Монжа. Потом обнаружил: то, что Монж доказывал с большим трудом (а после него еще двое ученых пытались), сам он с помощью своей транспортной задачи может доказать на двух страницах.

Суть задачи Монжа-Канторовича такова: на большом поле (вроде Бородинского) солдаты роют окопы и насыпи, готовятся к битве. В одном месте землю надо выкапывать, а в другом насыпать. Вопрос: как эффективнее перевозить землю — с наименьшими транспортными затратами? Монж сформулировал теорему: можно составить такой план перевозок, что из каждой точки поля по прямой можно везти землю в другую точку, и эти пути не пересекаются. И Канторович доказал на паре страниц, что такое решение возможно… На юбилейной конференции в СПбГУ профессор А.М.Вершик из ПОМИ РАН будет рассказывать о современном состоянии этой задачи. В 2010 году Седрик Виллани — за работу «Optimal transport, old and new» по задаче Монжа-Канторовича — получил медаль Филдса (одновременно с нашим коллегой Станиславом Смирновым).

В математике, в функциональном анализе с середины 1930-х годов есть термин «пространства Канторовича», или «К-пространства».

Существует «метод Ньютона-Канторовича» (о нем написано несколько десятков монографий, больше 1 000 статей), на основе которого чрезвычайно эффективно делали расчеты, в том числе и для атомной бомбы… Математики занимались очень абстрактными схемами, строили геометрию воображаемых пространств, но их теории (потом выяснилось) находили применение в решении практических задач, могли быть положены в основу прикладных математических расчетов.

Есть и пример известности парадоксальный: статья Кэмбелла 1961 года в журнале «Slavic Review» (США) под названием «Маркс, Канторович и Новожилов: стоимость против реальности». В советское время этот журнал держали в спецхране. В обзоре речь шла о работах Л.В.Канторовича и известного экономиста Виктора Валентиновича Новожилова (его сын — физик Ю.В.Новожилов, почетный профессор СПбГУ, долгое время работал в нашем Университете). В статье сравнивалось то, что предлагали Канторович и Новожилов, с догматами марксизма — не с тем, о чем писали Маркс и Энгельс, а с тем, во что марксизм превратился в Советском Союзе. И говорилось: раз их статьи печатают в СССР, значит, появились какие-то сдвиги. Статья была из серии «Ребята, смотрите, как интересно!». Автор обращал внимание на то, что можно, оказывается, делать какие-то заключения в экономике, не противореча Марксу. И что есть разница между Марксом и тогдашними «марксистами»…

Следствием публикации было некоторое ухудшение отношений Канторовича с «правильными» экономистами: считалось, что статья — нарочитая провокация: дескать, «зря не скажут», и что он сам был виноват. А в 1965 году Л.В.Канторовичу, В.В.Новожилову и В.С.Немчинову была присуждена Ленинская премия в области экономико-математических методов.

Лекции, экзамены, студентки

Рассказывают И.Л.Канторович и И.В.Романовский:

И.Р.:

— Лекции Л.В.Канторович читал странно: начинал фразу тихо, а затем громкость сильно нарастала. Но если смириться с его манерой произношения и чтения лекций, то в конце семестра студент в своей тетради с удивлением обнаруживал прекрасный конспект — связный текст, очень хорошо продуманный, по которому очень легко учиться и сдавать экзамен.

И.К.:

— Перед каждой лекцией Леонид Витальевич обязательно спрашивал, есть ли вопросы по предыдущему материалу. Студенты стыдливо опускали глаза. Но вопрос повторялся каждую лекцию — и это заставляло читать заранее конспект, продумывать вопросы.

И.Р.:

— Идеальный классический лектор матмеха — профессор Г.М.Фихтенгольц, он тщательно продумывал лекцию. И в том числе он знал, на каком месте доски какую формулу напишет, доска у него была идеально красивая.

И.К.:

— Профессор Д.К.Фаддеев говорил очень быстро и на доске писал так, что иногда казалось, он пишет обеими руками — к его лекциям тоже надо было привыкнуть. А академик С.Н.Бернштейн, как говорят, одной рукой писал на доске выкладки, а другой тут же их стирал — мало кто из студентов успевал увидеть его записи.

И.Р.:

— Леонид Витальевич рассказывал, как был в гостях вместе с В.И.Смирновым. В какой-то момент Владимир Иванович извинился, сказав, что надо подготовиться к завтрашней лекции. Сел в кресло в уголок, написал несколько формул, подумал над ними, потом порвал бумаги и заключил: «А теперь это всё надо как следует забыть…» Потому что лекция должна быть экспромтом, нельзя бубнить, повторять что-то заученное — студентам будет неинтересно… А про А.Н.Колмогорова рассказывали, например, что его аспиранты любили ходить на лекции для первокурсников — очень много нового там узнавали, им было очень интересно.

И.К.:

— С экзаменами связано несколько семейных легенд. У профессоров Леонида Витальевича Канторовича и Исидора Павловича Натансона жен звали Наталией Владимировной и Елизаветой Петровной. И как-то на одном из экзаменов оказалось, что И.П.Натансон принимает у студентки Елизаветы Петровны, а Л.В.Канторович — у студентки Натальи Владимировны. В перерыве они выходили и один перед другим хвастались: моя-то Наталья Владимировна отвечала лучше, чем твоя Елизавета Петровна…

Другая история тоже связана с экзаменом, сдавать который пришла хорошенькая девушка, а принимали два «ловеласа»-профессора. Исидор Павлович Натансон задал вопрос студентке — подошел Леонид Витальевич и ответил на него. И задал ей свой вопрос — тогда подошел Натансон и ответил… Так они и отвечали друг другу. И в итоге поставили девушке «пятерку», потому что на вопросы они отвечали правильно.

Борьба с экономистами

Рассказывает И.Л.Канторович:

— Во время войны отец работал в ВИТУ (Высшем военном инженерно-техническом училище), которое эвакуировали в Ярославль, и оттуда отец часто ездил в Москву. Пытался докладывать возможность решения экономических задач новыми методами. Но его смешали с грязью, объявили приверженцем австрийской школы и чуть не посадили (он боялся, что его арестуют, но, к счастью, начальство ВИТУ за него заступилось).

И.Р.:

— Его труды связывали с работами Вильфредо Парето. Был такой крупный итальянский экономист с социологическим уклоном, хорошо знавший математику (для неспециалистов наиболее известен принцип Парето или «принцип 20-80»). Муссолини очень уважал его, включал в разные комиссии. А советские экономисты люто ненавидели Парето за то, что его любил Муссолини. И обвиняли Канторовича: дескать, то, что вы говорите, очень похоже на идеи Парето, А вы знаете, кто любил Парето?!. Вот на таком уровне шла дискуссия…

Вручение Л.В.Канторовичу диплома и Нобелевской медали королем Швеции Карлом XVI Густафом. 10 декабря 1975 г.

Вы наверное знаете, что советские экономисты Н.Д.Кондратьев и А.В.Чаянов занимались экономикой сельскохозяйственного производства и осмеливались говорить, что колхозы — это безнадежная трата ресурсов. Но их расстреляли, а взамен появились «новые» экономисты, которые были убеждены: если будешь говорить не то, и тебя расстреляют. Никакой теории у них не было, математику они не знали. Но зато умели говорить очень круглые фразы. Были Струмилин, Островитянов и др., которые держались на чистой идеологии, на лозунгах.

И.К.:

— Один крупный экономист из Госплана говорил отцу: мы знаем, что швейную машинку дешевле произвести, чем паровоз. Но насколько дешевле, мы не знаем… Никакой анализ задач они не могли произвести.

И.Р:

— Канторович давал им такую задачу: есть два стула одинаковых, один дороже (за 7 рублей), другой дешевле (за 5 рублей) — какой вы купите? Ему отвечали: «За семь!» — «Но они же одинаковые! Зачем брать дорогой?» — «Всё равно за семь — значит, что-то там есть…» И убедить их было невозможно. Этот слой должен был уйти, но они существуют до сих пор. И задача Леонида Витальевича была невероятно трудная.

И.К.:

— К нам в Дом ученых приезжала редакция журнала «Вопросы экономики». Отец почему-то не хотел туда идти, и отправил меня как «казачка засланного». Это было что-то ужасное. Помню атмосферу: им задают вопрос, а они отвечают не на тот вопрос и при этом активно всё ругают. На меня это произвело совершенно жуткое впечатление — в те времена я еще не привыкла к тому, что не отвечают по сути, да еще и нападают агрессивно. Домой пришла совершенно расстроенная, в истерике… Позже, когда стала работать в ИСЭП АН СССР (там были как раз такие экономисты и философы из разных организаций), то привыкла к такому их поведению.

И.Р.:

— Почему, несмотря на постоянное противостояние экономистов, вышла фундаментальная книга и статьи Л.В.Канторовича? В 1948 г. академик С.Л.Соболев привлек его к работам по атомному проекту (и он возглавил отдел приближенных вычислений в ЛОМИ АН СССР). Об этом мы узнали недавно. А в то время знали только, что он проводит важные расчеты по какой-то закрытой теме. И что он получил премию Совета Министров СССР за эти работы, тоже знали. Еще его наградили Сталинской премией (в 1949 г.) за применение функционального анализа в прикладной математике. После этого в редакциях журналов стали смотреть, нет ли у них статей Канторовича, и быстро напечатали то, что лежало годами, всю войну.

Нобелевская премия

Рассказывает И.Л.Канторович:

— Когда границы открылись в 1960-е годы, отца стали отовсюду приглашать. Но его не выпускали. И он, бывало, шутил: «Я уже третий месяц провожу во Флориде…» А когда Л.В.Канторович стал лауреатом Нобелевской премии, то получал специальное разрешение, чтобы поехать в Стокгольм на церемонию вручения премии.

Он тогда работал в Москве, руководил проблемной лабораторией Института управления народным хозяйством Госкомитета по науке и технике СССР. О Нобелевской премии вначале передали по «Голосу Америки» — нам звонили друзья (кто когда услышал), поздравляли. Было официальное сообщение в советской прессе, но позже. Коллеги радовались за него, что достоин. Американцы были недовольны, что премию не дали Дж.Данцигу (в 1940-е годы он разработал свои методы решения задач линейного программирования, независимо от Канторовича) — они считали, что Т.Купманс, который был удостоен премии вместе с Л.В.Канторовичем, не вписывается туда.

Меня не было дома, когда отец позвонил с новостями, была только дочка 12 лет. А когда я пришла, она мне ничего не сообщила… И объяснила позже, что не придала премии значения, потому, что «у деда даже шпага есть». Для нее настоящая шпага была важнее, чем какая-то премия… (Л.В.Канторович был избран почетным доктором Университета Хельсинки в 1971 году. На церемонии там вручают шпагу золингеновской стали и цилиндр. И они заранее написали: «Сходите к вашему шляпнику и сообщите нам размер головы…» Своего шляпника у отца, естественно, не было, и финны сшили самый большой цилиндр, думая, что у него большая голова…).

А в тот год (1975) Нобелевскую премию дали еще и А.Д.Сахарову. Поэтому родители боялись, что отца не выпустят. Но пустили, только с женой, а сыну поехать не разрешили. Это была одна из первых Нобелевских премий, которую не отняло государство… Мама сшила роскошное платье. А отцу фрак шили в театральной мастерской в Москве.

И.Р.:

— В своей Нобелевской речи Л.В.Канторович говорил о том, почему его метод и его идеи важны для советской плановой системы хозяйствования. В этом был элемент политики — он хотел показать, что нашей пропаганде больше пользы от его работ, чем от подписывания антисахаровских писем. И кстати, он их не подписал. Хотя настойчиво предлагали — как раз накануне отъезда. И западные журналисты уже готовились к тому, что Канторовича не выпустят.

И.К.:

— После Стокгольма нобелевского лауреата стали выпускать за рубеж. И он побывал во многих странах. В том числе и во Флориде.

Евгений ГОЛУБЕВ

Фото из семейного архива Л.В.Конторовича