Святочные и рождественские рассказы прошли долгий путь от быличек до полноценных литературных произведений. В XX веке они покорили широкую аудиторию, проникнув даже в советский кинематограф.

Святочные произведения читали вслух в семейном кругу

Чем нам так дороги рождественские, а теперь и новогодние, сюжеты и как зарождалась их традиция, рассказала доктор филологических наук, профессор кафедры истории русской литературы СПбГУ Елена Владимировна Душечкина:

— В старину Святки (период от Рождества до Крещения) были по деревням самым разгульным временем года. «Настали Святки. То-то радость!» — как писал Пушкин в пятой главе «Евгения Онегина». На Святках царило безудержное веселье: молодые люди играли во всевозможные святочные игры, рядились в самые невероятные костюмы, пели подблюдные песни, юноши разыгрывали и пугали девушек, и прочее-прочее. Но наряду с этим, Святки считались и самым опасным периодом годового цикла. Именно на Святках, как считалось в народе, «нечистая сила» получала полную свободу разгуливать по земле, пугая людей. Поэтому, веселясь, переряживаясь, гадая, люди не забывали о том, что вести себя следует очень осторожно, помня о той опасности, которая грозила человеку каждую минуту. О страшных событиях, случавшихся на Святках, мы узнаем из записей устных историй, которые рассказывали святочными вечерами пожилые люди. По преимуществу это были истории о гаданиях. В них говорилось о гадальщицах, которые, желая увидеть облик своего будущего жениха, гадали на зеркале (как Светлана в балладе Жуковского) или приглашали суженого на ужин. В облике суженого мог явиться в зеркале или приходил к гадальщице черт, который губил ее, душил или уносил с собой. Бытовали и другие святочные сюжеты: о встрече с «нечистой силой» в лесу или в особо опасных, неосвященных местах, о покойниках, привидениях, мертвецах встающих из могил. Такие устные святочные истории дошли до нас в записях фольклористов и получили название святочных быличек или бывальщин.

К письменной форме

Литературные (то есть печатные, авторские) святочные рассказы получили распространение с середины XIX века, когда в город из деревень в массе стали переезжать крестьяне. В результате возник новый слой горожан, еще тесно связанных с народной культурой. Это были люди, привыкшие отмечать Святки по-деревенски, и в городе им трудно было удовлетворять свои праздничные потребности. Этим воспользовались издатели размножившихся в те годы газет и журналов, адресованных так называемому «массовому» читателю. В выпусках своих изданий, приуроченных к Святкам, они стали помещать разнообразные праздничные материалы, в том числе святочные рассказы, которые как бы компенсировали недостаток праздничных переживаний уже грамотных, но еще малообразованных читателей. В основе таких рассказов лежали сюжеты быличек, но они уже имели более «олитературенный» вид. Святочные рассказы печатались в периодике в громадном количестве. В большинстве своем это была низкокачественная литературная продукция, однако встречались и произведения высокого художественного уровня, такие как «Ночь перед Рождеством» Гоголя, «Запечатленный ангел» Лескова, «Ванька» Чехова, сцены Святок в «Войне и мире» Льва Толстого и другие.

Наряду со святочными рассказами, возникает группа текстов, приуроченных к тому же календарному периоду — рождественские рассказы. Ведь на период Святок приходится один из главных христианских праздников — Рождество. И потому получают распространение рассказы, в основе сюжета которых лежали рождественские мотивы, связанные с главной идеей этого праздника: рождением Спасителя, Младенца Иисуса. Толчком к возникновению в русской литературе рождественских рассказов явились знаменитые повести Чарльза Диккенса: «Рождественская песнь в прозе», «Колокола», «Сверчок на печи» и другие. Они начали выходить с начала 1840-х годов, получили широчайшее распространение по всей Европе и почти мгновенно были переведены на русский язык. Эти произведения Диккенса, а также «Щелкунчик» Гофмана, «Девочка с серными спичками» Андерсена и ряд других в значительной мере определили модель русского рождественского рассказа.

В ожидании чуда

В основе такого рассказа лежал мотив рождественского чуда, то есть чуда, свершившегося на Рождество, что поддерживалось евангельской легендой о чудесном рождении Младенца Христа. В них повествовалось о примирении людей в рождественский Сочельник, о чудесном спасении, о воссоединении членов семьи, о выздоровлении больных детей. Русские писатели охотно поддерживали эту традицию. Однако российская действительность отнюдь не способствовала свершению рождественского чуда. Поэтому многие русские рождественские рассказы кончались трагически, рождественское чудо не свершалось: человек погибал, ребенок умирал или замерзал рождественской ночью. Наиболее показательный пример — рассказ Достоевского «Мальчик у Христа на ёлке», где шестилетний сирота замерзает под Рождество в холодном северном городе. Этот город наверняка — Петербург, хотя Достоевский не называет его. А чудо — чудо все-таки происходит: замерзнув, мальчик попадает на небо, на Христову елку, где он встречается с умершей матерью и другими мальчиками и девочками, так же, как он, умершими рождественской ночью. Теперь они встречаются на елке у Христа. Рождественская утопия поддерживала людей, давая им надежду на вознаграждение в будущем.

В зимние праздники читатели испытывали потребность в святочных и рождественских текстах, а поскольку традиция семейного чтения в те годы была распространена гораздо в большей мере, чем в наше время (хотя бы потому, что далеко не все были грамотными), то многие святочные произведения читались вслух для всех членов семьи.

Путь в кинематограф

После Октябрьской революции и отмены Рождества как религиозного праздника традиция рождественского рассказа стала затухать. Но поскольку Новый год никто не отменял, то некоторые мотивы, связанные с этой традицией, в завуалированной форме охотно использовались писателями и кинематографом и в советское время. Вспомним, чем заканчивается чудесный рассказ Аркадия Гайдара «Чук и Гек»: к детям приезжает, наконец, отец, и вся семья счастливо встречает Новый год у разряженной елки. А что такое фильм Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, Или с легким паром!», как не экранизация святочного сюжета? Здесь ведь тоже свершается чудо — воссоединение людей, которые, если бы не новогодняя путаница, новогоднее «волшебство», вряд ли когда-нибудь встретились. В течение многих лет перед каждым Новым годом этот фильм показывается по телевидению. И зрителю он не надоедает, потому что и современный человек по-детски ждет новогоднего чуда.

Продолжается традиция святочного и рождественского рассказов и в наше время. Стоит перелистать праздничные выпуски журналов, чтобы убедиться в этом. Кроме новых текстов, издаются и переиздаются сборники святочных рассказов писателей XIX — начала XX века, а также писателей-эмигрантов (Тэффи, Нины Берберовой, Е.Чирикова и других). Эти рассказы, как правило, исполнены чувством ностальгии по утраченному русскому Рождеству.

Видимо, до тех пор, пока мы будем ежегодно наряжать елку, встречать Новый год и праздновать Рождество, неизбежно будут создаваться все новые и новые святочные и рождественские тексты, а также перечитываться старые.