Давно уже обратил внимание, что все писавшие об А.Н.Вертинском  больше говорили об эмиграции и гораздо меньше о его работе   после возвращения в Москву. Хотя его деятельность  на  протяжении 23 лет  зарубежья  и  14 лет после репатриации, безусловно, составляет единое целое.  Новые публикации документов и мои личные находки как в архивохранилищах, так и в старой прессе  позволяют это показать хотя бы   на примере его кинобиографии. А когда узнал, что Вертинский бывал в Довиле, то вспомнил и о своей поездке в этот уголок.      

Довиль. Пляж

Я приехал в Довиль утром. Было пасмурно, прохладно, малолюдно, яркие разноцветные зонты  привязаны к стойкам,  ветер не успел еще высушить песок на берегу Ла Манша. Уборщик шел по широченному  пляжу в наушниках и размахивал металлоискателем. Но вот  появилась любительница утренней гимнастики. Невдалеке  обнималась одинокая пара влюбленных. Я было  устремился к морю по  плоской и упругой песчаной поверхности, но меня остановил возглас спутницы: «Мэри Пикфорд!». Вернулся на бесконечные  деревянные мостки, напомнившие мне архангельские мостовые. Они отделяют  пляж  от  длиннейшего ряда капитальных  раздевалок, вход в каждую  из которых отгорожен от соседей невысоким барьером. Оказалось, все перегородки   помечены какими-либо киноактерскими именами, по преимуществу американскими.

Еще в XIX веке, а особенно с 1913 года  этот нормандский городок стал местом летнего сбора деятелей литературы и искусства: писатели  —  от Гюстава Флобера до Марселя Пруста и Франсуазы Саган, киноактрисы  —  от Элизабет Тейлор до Анук Эме и Катрин Денёв. Конечно, и киноактеры.  Всех не перечислить! Ни одного русского имени я не заметил. Но по крайней мере два наших киноактера там бывали   —  Иван Мозжухин и Александр Вертинский.

Кинокарьера поэта и певца началась в 1912 году на знаменитой студии А.А.Ханжонкова. В одно время с ним стал сниматься и Мозжухин. Они были, по определению Вертинского,  «большими приятелями». Вспоминая начало десятых годов,  артист  говорил: «Немало пленки привелось мне испортить в старые годы, но тогда искусство экрана было в зачатке и не смогло меня увлечь».

В 1925 году Вертинскому пришла мысль полностью посвятить себя киноискусству, потому что он как эмигрант и  гастролирующий артист  «устал  бороться с препятствиями,  с которыми приходится встречаться при переезде из одной страны в другую». Кроме того,  говорил он, «мне было тесно на маленькой эстраде, где только в словах и мотиве краткой песни можно было выявить себя».  В том  году Вертинский присутствовал на съемках русской экранизации романа Ж. Верна «Мишель Строгов»; героя играл   Мозжухин. Но оказалось, что не так-то просто получить большую роль в кино.

Агнесса Петерсен, Иван Мозжухин и Александр Вертинский на пляже в Довиле. 1934 год

С  сердечным  участием к нему отнесся знаменитый русский режиссер А.А.Волков, автор таких фильмов, как «Казанова» и «Кин». Благодаря ему Вертинский получил в 1927 году возможность впервые появиться на зарубежном экране сразу в большом фильме «Шехерезада». В нем снимались также Иван Мозжухин и норвежская киноактриса Агнесса Петерсен, с которой друг Вертинского   обручился в Берлине, а 12 марта 1928 года в Ницце они сыграли свадьбу. Там  в основном и снималась «Шехерезада».

Вертинский, исполнявший в фильме роль великого визиря, относился однако к данному произведению  в целом снисходительно. «Постановка этой фильмы  настолько грандиозна, —  говорил он,  —  что в ней можно, пожалуй, только показывать себя, а не играть по настоящему». «На съемки на Ривьеру,  — рассказывал артист,  — мы поехали с целым поездом архитекторов, инженеров, скульпторов, художников, костюмеров, механиков, статистов и т. д. Вся эта армия целый год трудилась над картиной, обошедшейся в полтора миллиона марок. Зато фильма эта, которая еще монтируется,  продана уже во все страны мира».

В  этом же интервью для рижской газеты «Сегодня вечером» он сообщил и другие подробности: «…не легко высидеть полтора часа, пока вам приклеивают бороду волосок по волоску, а потом на вашем лице красят ее и завивают. В «Шехерезаде» нас мучили, топили, жгли (я чуть не сгорел от пылающих факелов)…»

Однако Вер­тин­ский ничего не сказал о взаимоотношениях с режиссером на съемочной площадке. Об этом узнаём из эмигрантских газет. В мае   суворинское «Новое время», возрожденное в Белграде,   дало описание  съемок с участием певца: «Площадь наполнена тысячной  толпой. Напряженное внимание. Султан разгневан полученной грамотой. Приказывает повесить придворного астролога.    Затем протягивает грамоту великому визирю (А.Н.Вертинскому, создателю известных «Песенок печального Пьеро») для прочтения народу… Сцена не удается. Жесты великого визиря не соответствуют замыслу Волкова. Он выходит из себя:

— Милый Вертинский!.. Забудьте о ваших песенках… Войдите в роль!.. Сейчас вы — не печальный Пьеро, а великий визирь!..

Всеобщий смех…

»

Съемки «Шехерезады». А.Н.Вертинский в роли визиря (стоит слева от султана).. Снимок публикуется по фоторепродукции из рижской газеты

Премьера фильма состоялась в Берлине 18 октября 1928 года. Газета «Руль» сообщала: «Отдавая дань режиссерскому мастерству Волкова, крепкой рукой приведшего в жизнь сложнейший аппарат,  на   первое месте критика из исполнителей ставит Колина, сравнивая его талант с талантом Чаплина. Далее из русских артистов немцы выделяют исполнителя роли султана Дмитриева, весьма лестно отзываются о декорациях Лошакова и о костюмах Билинского».

Работу Вертинского критики не сочли нужным отметить. Он не смог прочно  войти в мир русского эмигрантского и европейского кинематографа, где были востребованы Иван Мозжухин и Николай Колин. Напротив, звукозаписывающие фирмы стали активно выпускать  пластинки с его песнями. В Берлине, Лондоне и Париже  они  выходили одна  за другой. В прессе мелькала реклама его концертов. Газеты и журналы сообщали об успехе: 20 декабря 1931 года «полный большой зал Гаво»; «огромный успех»; «большой художественный прогресс и неподражаемое мастерство исполнителя»; «Песенки Вертинского перестают быть «песенками» и превращаются в своеобразные, наполненные подлинной лирикой, романсы». Это было мнение  выходившего в Париже журнала «Иллюстрированная Россия». В те годы, когда, по выражению редактора этого журнала А.И.Куприна, «чертовский, никому непонятный денежный кризис разорил буквально весь мир», Вертинский в материальном отношении был благополучнее многих других эмигрантских артистов. И он откликнулся на призыв редактора    журнала: «Надвинувшееся  бедствие  —  кризис и вызванная им безработица  —  ставят перед всеми нами неотложные задачи общественной помощи». Например, 16 мая 1932 года Вертинский вместе с Иваном  Мозжухиным и Михаилом Далматовым   выступил на Художественном вечере в пользу русских безработных.  О степени его парижского благосостояния можно судить  и  по эпизоду с прощальными   чаевыми  на теплоходе, прибывшем  в гавань Нью-Йорка: «Разменяв по сто франков  несколько тысяч, я шел сквозь этот строй (Две вереницы прислуги.  —  В.П.)  с пачкой ассигнаций в руке и раздавал их направо и налево».

Кадр из фильма «Анна на шее». А.Н.Вертинский в роли князя (с Аллой Ларионовой). 1954 год

О прочном материальном положении артиста свидетельствует и пляжная фотография, кажется, совсем забытая, а впервые  появившаяся в журнале «Иллюстрированная Россия» летом 1934 года. В Довиль тогда могли ездить только люди с определенным достатком. На снимке мы видим  Вертинского   с Иваном Мозжухиным  и Агнессой Петерсен. Они  —  успешные люди, веселые и беззаботные,  солнце, море и дружба дарят им радость.

Но все же кризис повлиял и на положение Вертинского. Он стал лишним  конкурентом  певцов местного происхождения, которым тоже было нужно пространство для заработка в условиях кризиса. Об этой ситуации  узнаём из его  интервью журналу «Иллюстрированная Россия»: «Меня могут интересовать страны, где есть много русских. В эти страны мне не дают визы или допускают как туриста, без права выступать на концертах. Откровенно говорят: «Со своими артистами не знаем что делать, а тут еще русские, будут деньги вывозить»». Вертинскому  советовали   петь по-французски или по-английски, слиться с местными деятелями искусства.  Но еще до кризиса  ему было понятно: «Переводить мои вещи на иностранные языки нельзя, так как нельзя петь на этих языках с русской интонацией. А потерять свой жанр, перестать быть автором и перейти на амплуа лишь  исполнителя  —  значит потерять самого себя».

В поисках аудитории осенью 1934 года Вертинский отправился  в США. Нью-йоркский корреспондент рижской газеты «Сегодня» сообщал: «На Бродвее я внезапно столкнулся с Вертинским. Он шел несколько робея в бесцеремонной американской толпе, слишком изысканный и вежливый для нее,  и,  подняв голубые глаза к крышам небоскребов, любовался ими…». «Несколько дней спустя, — докладывал корреспондент, — в огромном «Таун-холле», вмещающем 2.000 человек, состоялся его концерт. Около полутора тысяч зрителей пришло послушать и посмотреть на Вертинского. Он имел успех.  Он очень   понравился,  и бесконечные вызовы его глубоко трогали. И сейчас он где-то в Нью-Йорке, собираясь в Бостон, Филадельфию и дальше…»

Кадр из фильма «Заговор обреченных». 1950 год. А.Н.Вертинский в роли кардинала (с Софьей Пилявской)

Дальше был Голливуд. Да, Вертинский  не отказался от надежды  поймать кинематографическое счастье. Но ему понравилось в этой киностолице  только кладбище и Даниель Дарье, французская киноактриса и его «парижская приятельница». Язвительность, с какой он описал в мемуарах  этот уголок  Америки,  свидетельствует,  что надежды не оправдались. Оказалось, что Вертинского там ждали только как знаменитого артиста эстрады. Он также заметил, что   иностранных киноактеров приглашают в Голливуд   с одной целью: чтобы  с их помощью завоевать рынок той страны, откуда они прибыли, забросив туда несколько фильмов с их участием.

Другой страной, где было много русских, являлся Китай. После США Вертинский   оказался  в Шанхае. Здесь он неожиданно получил приглашение от известного голливудского кинорежиссера Р.З.Мамуляна, выходца из России,  ученика  Е.Б.Вахтангова. Осенью 1936 года Вертинский стал готовиться к возвращению в Америку. Журналистам он говорил: «Полученное предложение меня заинтересовало, и я предоставил моему доверенному адвокату право вести переговоры. Студия пошла на ряд уступок, и теперь контракт накануне подписания». Об этом сообщала нью-йоркская газета «Новое русское слово». Однако контракт по неизвестной причине не был подписан. Фильм «Высокий, широкоплечий и  красивый»   вышел на экраны в 1937 году без Вертинского.

В  январе  1939 года   Вертинский организовал в шанхайском зале «Аркадия» благотворительный бал  в пользу больного Ивана Мозжухина. Парижская газета «Возрождение» сообщала: «Бал был в разгаре, когда позвонили из редакции русской газеты. Подошедший к телефону устроитель был ошеломлен:

— Иван Ильич умер… Только что получена телеграмма.

Из зала доносились аккорды цыганских гитар и взрывы аплодисментов. Устроители тотчас же собрались на совещание и приняли решение оповестить публику и прекратить бал. Без конферанса, без звука фанфар распахнулся занавес. Выстроившись в ряд, стояли все устроители бала. Зал затих. А.Н.Вертинский тихо и взволнованно сообщил собравшимся:

— Мы все здесь собрались, чтобы прийти на помощь радовавшему нас своим талантом артисту Ивану Мозжухину, и мы приложили все старания, чтобы этот вечер был проведен вами всевозможно интереснее. Вы хотели помочь нашему другу. Нам приятно сознавать, что мы, артисты, можем рассчитывать на дружеское отношение со стороны публики. Но желание наше помочь Мозжухину запоздало. Он умер… Программы больше не будет… Бал, господа, закончен…

Чей-то громкий голос сказал:

—  Почтим его память вставанием…»

Довиль. Афиша очередного фестиваля американского кино. 2011 год

В апреле 1939 года газета «Возрождение»  сообщила: «На выручку от “Мозжухинского бала”, устроенного по почину Вертинского, оборудована в одном из лучших госпиталей койка имени покойного киноартиста Ивана Мозжухина. Пользоваться этой бесплатной койкой могут как русские артисты, так и русские работники всех отраслей театра и искусства в Шанхае. Прекрасный почин. Его следовало бы повторить и в Париже…»

Теперь Вертинский мечтал только о возвращении на Родину. Как известно,  репатриация   состоялась в 1943 году. В Москве его встречали как легенду русской эстрады.  На первом московском концерте Вертинского огромный зал Театра Красной Армии был полон. Там были  генерал-лейтенант граф  А.А.Игнатьев, вернувшийся на Родину перед войной, певец И.С.Козловский, балерина Г.С.Уланова, композитор Д.Д.Шостакович.  Можно сказать, что  Вертинский и его искусство объединили людей самых разных поколений,  вкусов и взглядов. Этот концерт стал  своеобразной демонстрацией национального единства. Однако не всем это нравилось. Было немало людей, которые мыслили штампами предвоенного времени, тосковали по лозунгу классовой борьбы. В 1930-е годы  имя Вертинского упоминалось в печати очень редко и  только с отрицательной оценкой. Поэтесса Вера Инбер называла Вертинского «нахлебником парижских кабаков» (1932), поэт Александр Жаров  в «Известиях» обзывал «дерьмом» его граммофонные записи (1938),  певец Леонид Утесов утверждал, что этого артиста любят  только люди с «извращенным вкусом» (1939). Их единомышленники вовсе не радовались возвращению Вертинского.

Вероятно, откликаясь на письменные протесты против выступлений «эмигрантского» артиста, его концерт посетила заместитель председателя Комитета партийного контроля Р.С.Землячка. Она пришла к выводу, что Вертинскому надо создать репертуар  «советского толка». Когда дело дошло до И.В.Сталина, он заявил: «У него есть свой репертуар. А кому не нравится  —  тот пусть не слушает». Однако 31 марта 1944 года на совещании в Управлении пропаганды ЦК ВКП(б)  заведующая отделом культурно-просветительных учреждений  этого ведомства Т.М.Зуева заявила: «Вертинский, видите ли, целое событие у нас в Москве, ажиотаж вокруг этого страшный, причем ажиотаж множится политикой  самих концертных организаций Комитета по делам искусств. И в результате Вертинский получает широкое распространение. Мы всячески сокращаем это дело, но тут нужно принципиальное отношение Комитета  к  этому делу». Очевидно, что аппаратные работники двух ветвей власти  — партийно-политической  и художественно-административной — различно смотрели на искусство Вертинского.. Более того, идеологическое ведомство  «всячески сокращало» деятельность Вертинского и «широкое распространение» его творчества.

Это противостояние продолжалось до тех пор, пока во главе Комитета  стоял М.Б.Храпченко. Но 26 января 1948 года Политбюро постановило сменить администрацию Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР, Храпченко был освобожден «как не  обеспечивший правильного руководства». Новый руководитель П.И.Лебедев  решился на то, чего давно хотела Зуева. 29 августа 1949 года  он направил К.Е.Ворошилову, председателю Бюро по культуре, докладную с предложением «прекратить концертные выступления Вертинского и перевести его на пенсию». Резолюция Ворошилова гласит: «Обсудить на Бюро». Вероятно, договорились не спешить с решением. Возможно, Комитет по кинематографии сообщил Ворошилову, что артист утвержден на роль кардинала и уже снимается  в фильме большого политического пропагандистского значения «Заговор обреченных».

25 сентября 1949 года Вертинский писал жене из Львова: «…с   утра начались мои сцены  —  молебен на площади. Потом часть   богослужения  —  по латыни. Я тоже выучил. А накануне провел вечер  с  экспертами  —  католическими священниками, они учили меня богослужению и молитвам, и обрядам. И когда вчера я играл при тысячной толпе и еще большей толпе зевак  —  ксёндзы со всего города сбежались смотреть. «Можно подумать, что он служил всю жизнь»,  —  сказали они. Когда я вышел из машины в полном кардинальском одеянии, то какие-то старухи крестились».

Фильм вышел на экраны в июне 1950 года. Только в московской прессе появилось десять  отзывов и в каждом была положительная оценка  работы Вертинского. 27 июня газета «Правда» поместила рецензию кинорежиссера Михаила Чиаурели. Он писал: «Без внешних эффектов, скупыми и вместе с тем точными штрихами обрисовал А.Вертинский высокопоставленного агента Ватикана Бирнча, для которого кардинальская мантия служит надежным прикрытием его враждебных народу устремлений». На следующий день газета «Известия  Советов депутатов трудящихся» сообщала: «А.Вертинский тонко и правдиво изображает в фильме кардинала Бирнча — иезуита до мозга костей. Когда он выступает перед народом, по его щекам текут слезы, но это крокодиловы слезы». 30 июня высказалась газета Управления пропаганды «Культура и жизнь»: «Сочными красками рисует А.Вертинский образ  заклятого реакционера    кардинала Бирнча. Это воздымающий  очи к небу святоша и ханжа, готовый огнем и мечом истреблять народ во имя интересов капитала». Особое значение для артиста имела оценка кинокритика  Ростислава Юренева в газете «Советское искусство»: «Своеобразно и убедительно играет А.Вертинский кардинала Бирнча. Капризные интонации, изощренный жест, напыщенность князя римской церкви служат прикрытием для прожженного диверсанта и заговорщика. Вертинский подчеркивал как бы два плана психологии кардинала: изысканность, аристократизм  —  сверху и злобу, трусость — внутри».

Очевидно, что  первая работа в советском кинематографе  получила не только политическое одобрение  за точное  выполнение заданий «партийного произведения искусства», но и высокую оценку специалистов за профессионализм. В этой роли  Вертинский мог  «играть по-настоящему», и он  продемонстрировал  киноартистическое  мастерство. И может быть, самый главный смысл этого успеха заключался в том, что информационная блокада, на которую Вертинского обрекло Управление пропаганды с подачи Зуевой, была прорвана. О его эстрадной деятельности  газеты продолжали молчать, но после фильма «Заговор обреченных» прекратить ее, отправив артиста на пенсию, стало невозможно.

Вскоре фильм  и работа Вертинского в нем были выдвинуты на соискание Сталинской премии. Им досталась премия только второй степени. Но главное — Вертинский  получил звание сталинского лауреата, что обеспечивало ему «политический иммунитет». Вот что он писал об этом событии  одной из своих знакомых по эмигрантской жизни в Китае: «Это  была для меня очень высокая и ценная награда. Не материально, конечно. Она поставила меня в ряды советских актеров. Этого только я и хотел. Теперь я уже не «приехавший из-за границы», а советский актер. Я получил около трехсот телеграмм со всего Союза. А телефон звонил не переставая 7 дней! Мне звонила вся Москва, а по ночам периферия».

Однако  «завистники и злыдни»  не успокоились. Они пустили по Москве слух о смерти артиста… Но Вертинский продолжал концертировать еще шесть лет  и снялся в четырех фильмах, один из которых  — «Анна на шее»  —  и доныне пользуется зрительским успехом. И не в последнюю очередь благодаря участию Вертинского. «Я много и тяжело работаю, —  писал  артист.  —  Но очень доволен. Хорошо трудиться у себя на Родине»…

…Покидая Довиль, я увидел мемориальную доску, свидетельствующую о том, что здесь,   на   пляже,   Клод Лелюш снимал свой известный фильм «Мужчина и женщина». На набережной  мелькали афиши и транспаранты, оповещавшие о скором открытии очередного ежегодного фестиваля американского кино. А я пристальнее всматривался в здания гостиницы и казино. Вряд ли Вертинский играл в рулетку, но  несомненно,  за каким-то из окон этого отеля был его номер, из которого он вышел  на довильский пляж  летом 1934 года, чтобы никогда сюда не возвращаться…

В.В.Перхин,

профессор кафедры истории журналистики

Фото автора