Практика биологов 9 «д» класса на реке Ящера. 1977 год

Школьные годы чудесные! И средь них есть наиболее яркие незабываемые впечатления. В моей памяти таким ярким моментом всплывает наша летняя полевая практика после окончания 9-го класса, которая проходила на р. Ящера в Лужском районе Ленинградской области. Хотя еще весной мы о таком подарке и не мечтали, и вот почему.

С первых дней нашей учебы в 9 «д» классе мы, биологи, с завистью слушали захватывающие рассказы выпускников, изобилующие кучей невероятных историй, превращающихся со временем в легенды, об их летней школьной практике, проходившей на Белом море под руководством Евгения Александровича Нинбурга. И каждый раз, заканчивая свое повествование, ветераны с сожалением смотрели на нас, молодых и зеленых, констатируя, что нам испытать такой драйв уже не светит. Нинбург уже работал в другой школе, а значит, и ходьба под парусом, и водолазные работы, и сбор бентоса на Белом море для нас сирых — мечта неосуществимая. Мы, конечно же, по молодости лет, глядя на стенгазеты с беломорскими фотографиями, лелеяли надежду, что и у нас будет свое настоящее поле — в палатках, с песнями у костра, приключениями и открытиями.

Может, наше желание было огромным, или преподаватели были большими энтузиастами и не стали нарушать биологическую традицию, но наш первый полевой сезон состоялся.

В одно прекрасное июньское утро, погрузившись с мешками, палатками, посудой и, конечно, гитарой в вагон электрички «Ленинград-Луга», 12 юных исследователей под руководством двух педагогов: палеонтолога Льва Николаевича Несова (светлая ему память) и зоолога Александра Васильевича Бардина отправились изучать местную флору и фауну. Дружно вывалившись на станции Толмачево, пересчитав вещи и товарищей, мы двинулись к реке Ящера по тропинке через поле, желтое от цветущих купальниц. Ах, какой щенячий восторг — только мы и природа, окружающая и дурманящая наши головы своими разнообразными голосами, ароматами и цветами. Но вскоре на пути нам стали встречаться группки людей, отдыхающих неподалеку отсюда в пансионате. Никто из нашей компании не в состоянии был равнодушно смотреть на представительниц женского пола, практически каждая из которых несла в руке большущий веник из купальниц с поникшими вниз головками цветов. Не выдержав такого испытания, столь тяжкого для юных горящих сердец защитников природы, мы стали обращаться к дамам с вопросом, зачем им такие огромные букеты из растений, занесенных в Красную книгу области. В ответ мы слышали возмущенные голоса обладательниц цветов: «Вздор какой-то! Какие редкие растения?! Вы только посмотрите вокруг, тут этой купальницы целое море! Идите-ка своей дорогой и не мешайте нам наслаждаться природой». И на наших глазах одна из девочек демонстративно бросила на дорогу букет увядших цветов. Конечно, после лицезрения такого вопиющего варварства настроение у нас слегка было подпорчено. Но по-прежнему светило солнце, гудели шмели, щебетали жаворонки, и мы, наконец, достигли лесной опушки, где и решили разбить лагерь.

Лев Николаевич Несов. 1977 год

Выбранное руководителями место для проживания соответствовало сказочно-мифологическому названию реки, спуск к которой был крутым и заросшим ивняком и жимолостью. Чуть ниже по течению мы обнаружили бобровую запруду. Ну, прямо такое ощущение, что в ней живут не только бобры, но и кикиморы с водяными. Девочек, правда, больше поразила темно-коричневая вода, с точки зрения ее питьевых и косметических качеств. Однако авторитетное мнение, высказанное преподавателями, что такая вода — нежнейший шелк и бархат, насыщенный гумусовыми кислотами для лица и тела, рассеяло все наши женские сомнения. К вечеру быт в лагере был полностью налажен, список дежурных утвержден.

Первым гостем, кто разбудил нас следующим ранним утром, был дождь, который впоследствии так и не захотел с нами расставаться все две недели, изредка уступая краткие моменты несмелому солнышку. К мелкому ситу дождя мы быстро привыкли и уже не замечали его. Но однажды ночью всеобщее невнимание к его Мокрому Величеству так раззадорило его нрав, что он обрушился на наши брезентовые палатки водной лавиной с неба. Палатка, в которой жила я с Надей и Галей, была маленькой и хиленькой. Такого испытания она не выдержала, и ее крыша рухнула под тяжестью воды прямо на спящие тела. Ледяной душ, насквозь мокрые спальники, одежда и обувь — ощущение, поверьте, не из приятных, Однако, нет худа без добра: мы втроем переселились в новую просторную палатку к мальчикам. А что потом в ней происходило по ночам, я, пожалуй, умолчу.

Утомлять вас описанием наших будней — с их экскурсиями, занятиями, бытом и досугом, я не собираюсь, хотя для нас каждый день был целой красочной историей, богатой не только натуралистическими наблюдениями и открытиями, маленькими сердечными тайнами, но и удивительными рассказами преподавателей во время вечерних чаев у костра. Вообще-то так хочется сказать много теплых и сердечных слов о них — учителях-наставниках, ставших нашими лучшими друзьями за этот короткий период тесного общения в замкнутом кругу, где людям трудно скрыть свои недостатки и привычки, где понимаешь цену благородства и мужественности, дружбы и предательства. Старшие товарищи выдержали в наших глазах этот экзамен, покорив детские сердца и заслужив истинное глубокое уважение и восхищение. А ведь совсем недавно все было иначе. Весь учебный год мы Льва Николаевича Несова воспринимали как скучного и нудного препода, всецело поглощенного разными там девонскими окаменелостями животных и их частей, жестко требующего от нас выполнения его заданий. На его вечернем факультативе по палеонтологии в полусонном состоянии мы с тоской определяли и зарисовывали эти каменюки, тупо зубрили их латинские названия и не понимали, зачем нам все это нужно. А вот на этой практике наше представление о нем радикально изменилось. Несов предстал перед нами во всей красе: увлеченный натуралист и ученый с жаждой открытий, великолепным чувством юмора, мальчишеской дерзостью и озорным огоньком в смеющихся глазах. Он артистически изображал поведение животных, обитающих в древние времена, пересыпая действо смешными сравнениями. Даже его борода из блеклой вдруг превратилась в ярко-рыжую улыбающуюся с солнечными искорками. А уж после его экскурсии на ручье, где мы искали ископаемые остатки беспозвоночных животных, я просто влюбилась в палеонтологию! Моя первая находка — чертов палец (белемнит), вызвала в моей душе бурю эмоций первооткрывателя, выразившуюся в вопле 2-й октавы «Бельмандит!!!». Хотя высшим пилотажем для всех считалось найти трилобит или хотя бы его кусочек. Набрав кучку окаменелостей, гордо решила: «Буду палеонтологом, как Несов!». Хотя уже целый год я проводила научную работу по клену платановидному в БНИИ под руководством Б.Р.Васильева. Но это уже другая история.

Практика на реке Ящера. А.В.Бардин, Л.Н.Несов. 1977 год.

Итак, в один из вечеров после ужина Александр Васильевич торжественно сообщил нам, что в эту ночь будет орнитологическая экскурсия, и наша задача составить расписание пробуждения птиц. Спать не ложиться, приготовить бинокли, полевые дневники, ручки, одеть носки, портянки и резиновые сапоги. В лагере остаются дежурными Галя и Лена, их задача — приготовить завтрак к 6.30 часам утра. В сгущающихся сумерках быстро собрались, пересчитались и вышли на экскурсию.

Солнце почти спряталось за горизонт, окрасив на прощание верхушки деревьев остатками красного и фиолетового цвета. Запахло сырой и волглой землей. Мы пересекли березнячок и выскочили на поляну. Тонким мягким одеялом стелился туман. Вдруг мое музыкальное ухо уловило нарастающее «хорканье», и вскоре из-за верхушек деревьев подобно порхающей бабочке замелькал длинноносый красавец, оглашая округу своим томным гортанным «хорк-хорк-хорк». «Вальдшнеп», — тихо пояснил нам Бардин. Вот, оказывается, кто самый ранний певец из птичьего хора, а мы-то наивно полагали, что соловей. А между тем хорканье сменилось на цвиканье, и я вновь заметила пикирующую вниз и снова набирающую высоту птицу. Вот она какая — вальдшнепиная серенада!

Мы вновь вошли в лес. Какое-то время в пернатом царстве стояла полная тишина. Только хруст веток под ногами нарушал ночную идиллию. С первыми лучами солнца раздалась веселая звонкая трель. «Соловей!» — закричали мы дружно. ««Нет, — ответил  Александр Васильевич, — это зеленая пересмешка, ее песенка очень сходна и с соловьиной, и с садовой камышевкой, только коленца короче,  поэтому этот вид и зовется ”пересмешкой“».

Чем выше поднималось солнце, тем все звонче становилось птичье многоголосье. Так просыпающиеся пернатые певцы наперебой спешили заявить о своем пробуждении. Особенно в этом усердствовали дрозды, их трескотня доносилась со всех концов леса. И попробуйте выделить отдельную птичью арию из многоголосой лесной какофонии. В этом отношении музыкальный слух — большое подспорье, благодаря ему я заняла лидирующее положение в определении видов птиц по их голосам. Но надо отдать должное величайшему таланту Александра Васильевича, как педагога-орнитолога. Бардин приводил такие красочные ассоциации, связанные с той или иной песенкой, что запоминали почти все и сразу. До сих пор я эти сравнения каждый раз цитирую в лесу, гуляя со своими студентами, детьми, приятелями: «Слышите! Это поет зяблик. Он как солдат докладывает: «Товарищ, генерал! Такой-то, такой-то солдат… Прибыл!». И вот это последнее, громче всех, слово «Прибыл!» и называется «зябликовский росчерк»».

Солнце уже высоко в небе, и наша сильно проголодавшаяся группа возвращается в лагерь. Стоп! Еще одна песенка. Притихли и хором рассмеялись: «Завтракать пора!». Этакий туш в исполнении овсянки был очень похож на позывной звонок для 9-д класса, приглашающий в столовую — 3 коротких, длинный, короткий. «Решено! — подумала я — буду орнитологом, как Бардин!».

Вот мы и в лагере. Быстренько сняв с себя все лишнее, дружно садимся за стол! А на столе классический вариант рассказа Носова «Мишкина каша». Все миски до краев заполнены пшенкой, непрезентабельной на вид, твердой на зуб, горелой на нюх, приторно сладкой и противной на вкус! Перед нашими грозными очами, виновато потупившись, стоят у костра дежурные. Лев Николаевич, берет свою миску, как ни в чем не бывало, начинает есть эту гадость, хрустя недоваренными зернами, и таким образом предотвращая начало злобных санкций голодных и уставших исследователей. В ответ мы демонстративно вываливаем кашу в яму, шипя под нос, что столько сгущенки зря перевели. Понятно, конечно, что дежурные по своей неопытности надеялись сгущенкой перебить горелый вкус недоваренной каши. Кстати, следует отметить, оказалось, что из 12 человек умеют готовить еду, да еще и на костре и в большом ведре, только двое: я и Володя Федоров, который был душой всего 9д класса со своей неизменной спутницей-гитарой (светлая ему память). Это кулинарное умение вышло нам боком, так как каждое утро приходилось подниматься рано вместе с дежурными и помогать им кашеварить, чтобы не повторялась а ля Мишкина каша.

Набив голодные желудки хлебом с маргарином и увеличенной в два раза по такому случаю пайкой печений, запив горячим сладким чаем с ароматным дымком, мы уже вкушали сладкий отдых в теплых спальниках. Но не тут-то было! Неугомонный палеонтолог Несов скомандовал: «10 минут на переодевание тем, у кого мокрые носки и штаны. Берем лопаты, дневники, ручки, идем изучать оз!» Если уж утро не задалось, так непруха будет на весь день! И что это за ископаемый зверь такой под названием «Оз», ради которого надо снова куда-то переться без сна и отдыха! Обухом топора не перешибить, так и нашими писклявыми девичьими аргументами не перешибить авторитет видавшего виды полевика со стажем.

В сосняке, подойдя к длинной, слега изгибающейся гряде, мы остановились. Это оказывается и есть «Оз». И вскоре все забыли об усталости, слушая захватывающее повествование о делах давно минувших дней — целой эпохе ледникового периода. Рассказ Несова рисовал в нашем воображении живую картину данной местности — как наступал ледник, толкая впереди себя целые гранитные скалы, меняя климат, рельеф и растительный покров. Как в таких суровых условиях смогли выжить и сохраниться до наших дней некоторые виды растений и животных широколиственных лесов, что такое рефугиумы, и многое другое. Итак, перешли от теории к практике. Парни копали шурф, формируя поперечный разрез оза, а девочки зарисовывали его строение с пояснениями Льва Николаевича. Ну, вот работа закончена, собираем и чистим инвентарь, прощаемся с прошлым и шагаем весело и быстро в ближайшее будущее, так аппетитно пахнущее макаронами с тушенкой! А впереди нас ждало еще так много интересных находок и открытий, которыми щедро делились с нами любимые учителя — Лев Николаевич Несов и Александр Васильевич Бардин — два добрых неутомимых романтика, талантливых исследователя, преданных своему любимому делу. За эти неполные две недели они заложили в наши характеры крутую закваску настоящего полевика с навыками выживания в экстремальных условиях, тонкое чутье натуралиста-биолога, увлеченность и настойчивость исследователя и, конечно же, верность дружбе и своей профессии. Хоть я и не стала ни палеонтологом, ни орнитологом, в моей душе так и живут поныне «бельмандит» и «зябликовский росчерк» вместе с любовью к этим замечательным людям!

Вероника Тарбаева (Кытманова), д.б.н., проф., член-коресспондент РАЕН