В апреле 2013 года в выставочном зале Музея современных искусств им. С.П.Дягилева СПбГУ прошла выставка работ известного петербургского художника Юрия Штапакова, объединенных названием «Алтарь Афродиты».

«Афродита»

Юрий Штапаков — один из знаковых творцов в сфере современного искусства, которое предполагает как острую актуальность и неизменную неожиданность формы и содержания произведений, так и многозадачность авторов, которые уже давно не ограничиваются одной узкой хрестоматийной специализацией. Коренной петербуржец-ленинградец, родившись в 1958 году, Юрий Штапаков успел получить образование инженера, прежде чем убедился в своем художественном призвании. С тех давних пор он приобрел известность как гравер, живописец, коллекционер, участник около 250 выставок в России и других странах мира, автор иллюстраций к произведениям Бориса Виана, «Охоте на Снарка» Кэрролла, «Властелину колец» Толкина. Его живописные работы хранятся в собраниях Государственного Эрмитажа, Государственного Русского музея, Российской национальной библиотеки, в музеях Москвы, Вологды, Иркутска. Как отметил сотрудник Музея современных искусств им. С.П.Дягилева СПбГУ, художник и арт-критик, автор эссе-рецензии о выставке «Алтарь Афродиты» Дмитрий Пиликин, в Петербурге уже трудно найти художественно-культурное пространство, так или иначе не «обжитое» выставками, инсталляциями или отдельными произведениями Юрия Штапакова. И при этой активной творческой деятельности художник успевает и преподавать — в частности, вести мастерскую печатной графики на факультете свободных искусств и наук СПбГУ. Так, постепенно, со временем, родилась и укрепилась идея сделать очередную выставку мастера здесь, в стенах Петербургского университета. Тому способствовало и давнее знакомство художника с директором Музея современного искусства им. С.П.Дягилева СПбГУ, заслуженным деятелем искусств РФ, профессором кафедры методики и теории преподавания искусств и гуманитарных наук Татьяной Семеновной Юрьевой, ставшей куратором выставки «Алтарь Афродиты».

«Афродиты» Юрия Штапакова — женственность под сетью повседневности...

«Я очень рада открытию выставки Юрия Штапакова. Он один из тех художников, педагогов, которые в моих глазах — вечные экспериментаторы, генераторы идей, свободно оперирующие всем арсеналом художественных средств. Тема Афродиты — тема любви к красоте, олицетворяет, по замыслу художника, тайну женского образа, от первобытных изваяний «баб» через античных Венер к современным загадочным существам, именуемых женщинами. В его творчестве есть своя тайна и свое понятие красоты», — подчеркнула Татьяна Семеновна. Сам художник признаётся, что именно форма выставочного зала музея — знаменитой Голубой гостиной здания филфака на набережной Лейтенанта Шмидта — овального, чуть вытянутого, обращенного окнами к Неве, натолкнула его на главную идею экспозиции. «Возникли ассоциации с древними языческими храмами, где по кругу расположены грубо вытесанные торсы богов и богинь, особенно эти первые каменные и деревянные «Венеры», с акцентированными женскими половыми признаками — они словно наделены какой-то сакральной магической силой. Так же, как и древнегреческие скульптуры, изображающие олимпийских богов и героев. Здесь мне показалось интересным то, что мы не знаем, как выглядели эти статуи изначально. Например, известно, что греки их раскрашивали, а до нас они дошли уже без красок, часто без рук, без ног, без голов, в виде всё тех же торсов. То есть это не само искусство, не сами изображения богинь, а их некий символ, знак. И мои черно-белые работы я постарался представить в виде такого знака», — рассказал Юрий Штапаков.

...и обрывков текстов, мыслей и чувств

«Прототип Храма Афродиты (не тот, что придуман Штапаковым и показывается сегодня у нас в Петербурге) был построен далеко не сразу, а на его месте в течение многих веков существовала особая священная роща. Для нашего проекта особенно интересно следующее примечание, сделанное Тацитом: «В храме принимали любых жертвенных животных, каких кто принесет, но для заклания выбирали самцов, с ними прорицания считались самыми верными, особенно ценились молодые козлята». Сакральным центром святилища был темный серо-зеленый конический камень в форме трехгранной пирамиды… Штапаков размещает в геометрическом центре объемную башню-пирамиду… Башня имеет строгую прямоугольную геометрическую форму, сложенную из темных фрагментов. При ближайшем рассмотрении выясняется, что строительным материалом служат большие железные «холсты» (кровельная жесть, снятая с крыш)… По окружности зала, создавая «храмовый круг», развешены небольшие по размеру картины (назовем их так для простоты). По сути, это «штудии» — камерная работа художника с моделями в мастерской, которую он практиковал в течение последних четырех лет. Но, в отличие от обычных академических штудий, художник здесь не просто тренирует руку, а проводит исследование об обнажении как идеале греческо-римской красоты и о его противоположности — полном сокрытии тела под паранджой в мусульманской культуре», — так описал выставку в своем эссе Дмитрий Пиликин. При этом критик вспомнил не только легенду о рождении Афродиты из морской пены, но и популярный диско-хит 70-х «Venus», в нашей стране более известный, как «Шизгара». Между этими условно крайними точками стоят все многочисленные исторические вариации канонов красоты и женственности — от Венеры Виллендорфской и Венеры Каллипиги до тонких вытянутых силуэтов скульптора XX века Альберто Джакометти.

Надписи на «Алтаре» — ключ к секретам женской души

Впрочем, сегодня этих «Венер» зовут вполне привычно и даже обыденно. Вика, Аня, Наташа, Таня, Таня-2, а то и вовсе безымянные — на первый неискушенный взгляд они вызывают почти удивление, заставляя задаваться вопросом о том, чем именно эти образы вдохновили художника. Тем более что разговор о женственности, кажется, в современном искусстве не совсем «в тренде», а античные аллюзии выглядят сегодня и вовсе архаичными. Впрочем, не менее, а может быть, даже более архаичным для поколения 2000–2010-х кажется использование в работах актуального художника черных кубиков-букв от печатной машинки, старых азбучных трафаретов (через которые в советских учреждениях выводили на охряных стенах синей краской «место для курения» или часы работы), железных гвоздей, почтовой упаковочной веревки или жестяных медальонов с инвентаризационными номерами предприятий. Да и целям они служат таким, что волей или неволей художника они опрокидывают подготовленного и неподготовленного зрителя в, казалось бы, навсегда ушедшую романтичную и вольнолюбивую эпоху «ожидания перемен» 80–90-х. Красные следы от аккуратно заполненных яркой киноварью отверстий трафаретов и буквы на клавишах складываются в обрывки текстов без начала и конца: «Аня тебя буду ждать…», «… юблю тебя», «а от тебя ни строч…». Расположенные в строгом геометричном порядке, эти тексты — словно сеть, условная и жестокая паранджа, не столько скрывающая, сколько «развенчивающая» глубокую безымянную тайну тела, женственную красоту. Но в этом стремлении «развенчать» чудится настоящее отчаяние, как в стихах у Осипа Мандельштама: «За то, что я руки твои не сумел удержать, за то, что я предал соленые нежные губы, я должен рассвета в дремучем Акрополе ждать. Как я ненавижу пахучие, древние срубы!». Настоящие сети, веревки, гвозди, проволока, инвентаризационные номера, и даже аппликации из красных роз с потеками черной краски тоже при этом становятся текстом не менее очевидным, говоря то ли о муках безответности, то ли о разрушительности ревности, то ли о бесплодности собственничества.

«Алтарь Афродиты» в центре Голубой гостиной

Послушно следуя всё за той же волей (или неволей) автора, зритель вспоминает о сакральных текстах, фрагменты которых сохранились на древних памятниках. Сначала испуганно мелькает, а затем все уверенней обосновывается в сознании мысль — а что, если и те древние тексты когда-то были, в сущности, теми же дневниково-хроникальными повседневными заметками, и лишь подобная обрывочность и незавершенность придает им сакральность и загадочность? А может быть, всё наоборот, и только в наши дни женственности не удалось спастись от нашествия будничности и грубой утилитарности? И нужно совсем-совсем немного, чтобы рассмотреть, поймать эти священные и вдохновляющие мгновения красоты? Эту мысль подтверждает сочно-желтая, почти золотистая вязь нестройного почерка на серо-бурых «кровельных щитах» алтаря в центре зала, которая производит впечатление едва ли не апофеоза происходящего — как выступающая из хоровода своих жриц богиня в ослепительной короне: «Плохо сплю, много курю. Я не верю ему… Я бы тоже не призналась, если влюбилась… Но как мерзко я веду себя, плачу, унижаюсь…»

Еще несколько минут на экспозиции — и начинаешь понимать, что все эти слова, мысли и чувства тоже, кажется, давно исчезли из нашего обихода. Действительно, представить их вложенными в формат современных «смс-чаттингов» и «твиттера» так же нелепо, как попробовать заменить гвозди, проволоку и трафареты на микросхемы мобильников и оттиски ксерокопий. Те, ожидаемые и заявленные, перемены произошли — чувственность и чувства уступили место практической логике и взаимовыгодному использованию. Так же, как перестали быть объектом поклонения женские формы, бережно и любовно выписанные художником — худые и полные, грациозные и жесткие, с неизменными и явными следами возраста, материнства или житейских слабостей. Но при этом очень живые и очень разные, категорически лишенные той безликой гладкости, что торжествует с обложек глянцевых журналов.

Неразгаданная тайна

Выставка рождает вполне отчетливую ностальгию по тому, что сегодня восполнить уже невозможно — наверно, так в эпоху классицизма художники и скульп­торы сожалели о безнадежно потерянной античности. Есть ли шанс, как уже было сделано не однажды, преодолеть сиюминутную моду и вернуть ощущение и понимание женственности? Возведя женственность на алтарь и служа ей, сможем ли вновь обрести от нее ключи? И способно ли в этом помочь искусство? И вообще — способно ли искусство на то, чтобы изменить представление о мире?

«Конечно, каждый зритель воспринимает увиденное по-своему, совсем не обязательно то, что вложил в это художник. Вообще я считаю, что художник работает прежде всего для себя. Но при этом оставляет некое послание другим, — заметил Юрий Штапаков. — К сожалению, у нас не слишком много интересуются искусством, как правило, на выставки ходят одни и те же люди, мы их хорошо знаем. Но профессионального разговора об искусстве, особенно современном, в обществе не хватает. Поэтому то, что подобные выставки проходят в Университете, где их видят студенты, — очень интересно для нас. Хочется, чтобы они что-то поняли, о чем-то задумались, чем-то увлеклись». Особенно это важно для тех студентов СПбГУ, которые готовятся работать по творческим специальностям, о чем Юрий Штапаков знает не только как художник, но и как преподаватель. «В свое время я так понял суть творчества — можно уметь хорошо рисовать, но при этом не быть творцом. Если вспомнить тот период в истории искусства, когда появились импрессионисты, то тогда господствовала мода на академизм, художники, пишущие в академической манере, были признаваемы и жили в почете. Импрессионисты же были довольно малочисленной, почти маргинальной группой. Но сегодня их знают все, именно они изменили мир! Поэтому я не устаю напоминать студентам о том, что теория не учит — учит только практика. Нужно работать, писать, творить, устраивать выставки, ходить по выставкам других, быть в курсе того, что происходит в мире искусства. Честно говоря, я даже порой завидую молодым — у них столько сил, столько энергии, они так много могут сделать! Чего я им и желаю от всей души».

Татьяна Семме
Фото: Сергей Ушаков

а