Как сказал однажды Михаил Горяев, выпускник  ФМШ 1966 года, отношение большинства выпускников к интернату без малейшего преувеличения можно выразить, несколько перефразировав слова Александра Македонского о своем учителе Аристотеле: «Я чту интернат наравне со своими родителями, так как если родителям я обязан жизнью, то интернату обязан всем, что дает ей цену».

О 45-м интернате. И не только о нем

Б.Ф.Петров

Впервые об интернате я узнал где-то в 1965 году. В то время каждое лето я проводил в деревне у бабушки и дедушки и там собиралась большая компания моих ровесников (разница в возрасте составляла не более 4–5 лет). И один из парней по имени Олег рассказал, что его брат Володя учился в Ленинграде в специальной школе, а затем поступил в университет на химфак, и сам он тоже будет учиться в этой школе.

Само поступление состоялось для меня достаточно неожиданно — в школе отобрали несколько человек, имеющих отличные оценки по естественно-научным предметам, и отправили в другую школу, где проводилось собеседование и выполнялась письменная работа. Деталей я не помню, но для меня задания не показались слишком сложными.

К тому времени я увлекался разнообразными техническими задачками, успешно спаял приёмник, который даже ловил две или три станции, делал, если были подходящие материалы, различные устройства по книге Перельмана, однако основным увлечением было изготовление различных стреляющих и взрывающихся предметов (не обходилось без эксцессов в виде термических и кислотных ожогов и незапланированных взрывов — к счастью без тяжких последствий), для чего пришлось прочитать немало книг — в библиотеке я брал в основном различные технические и химические справочники ну и, разумеется, фантастику. Что касается решения контрольных, то здесь у меня была большая практика, связанная с тем, что во время контрольных я всегда решал два-три варианта, за себя и за приятелей.

А затем пришло письмо о зачислении, родители собрали котомку и отец доставил меня в Ленинград. Помню суматоху, таскание кроватей, начало знакомства с однокашниками. Встретил своего знакомого Олега, он был в выпускном химическом классе, но по каким-то причинам его не закончил, больше мы с ним никогда не встречались, по слухам он работал в театре в Таллине.

(Сейчас может быть и забылось, но основатели школы предполагали, что в основном  в школе будут учиться способные дети из городов, поселков и деревень Северо-Запада, которым школа даст возможность получить хорошее школьное образование. И в 60-70 годы так и было: ленинградцы, например, учились в школе, но составляли меньшинство учеников. Вот и Борис приехал в школу из Пскова. —  Прим. С.Соколина.)

И началась учёба. Как я уже говорил, определённая база знаний у меня уже была, но знания находились в достаточно хаотическом состоянии и огромная заслуга интерната в том, что в ходе учёбы нас кропотливо шлифовали, приводя хаос в головах в более или менее упорядоченное состояние.

Хорошо помню Ионина, который немедленно приступил к разъяснению фундаментальных основ математики, Георгия Митрофановича с его короткими контрольными по тригонометрии (до сих пор помню большинство формул, не раз пригодилось). Днепровский преподавал химию на очень высоком уровне, это не сильно пригодилось в жизни, но иногда бывает полезным при общении с нашими радиохимиками. Широков — до сих пор помню, что такое сегментальное, сагитальное или фронтальное сечение.

Чернобыль. Машинный зал 3-го блока

Конечно, не забыть преподавателей гуманитарных дисциплин. Ирина Георгиевна приложила немало усилий для того, чтобы мы не превратились в профессиональных кретинов, ну а для того, чтобы мы не превратились в умников с хилым телом, существовали наши физкультурники — Дугин, Гуткова Нина Кировна.

На меня лично наибольшее влияние оказал Быков Александр Александрович с его неуёмной энергетикой, дальнейшая жизнь была однозначно связана с физикой.

Про олимпиады воспоминания отрывочные, помню только состояние своеобразного транса, окружающий мир перестаёт существовать и время летит стремительно, а потом приходишь в состояние опустошённости. Впрочем, с подобным состоянием изменённой психики приходилось сталкиваться всегда, когда приходилось решать сложные задачи при дефиците времени, особенно в условиях повышенного риска, а в таких ситуациях иногда приходилось работать.

Самое главное, что наши преподаватели принесли в школу университетское свободомыслие, меня до сих пор удивляет, что бдительное око идеологических служб допустило подобную крамолу в учебном заведении. Впрочем, дальнейшая учёба и работа в университете меня не разочаровала, за редкими исключениями (в виде преподавателей истории КПСС и «научного коммунизма»), преподаватели идеологических дисциплин относились к идеологическим штампам мягко говоря скептически, а семинары, проводимые молодыми преподавателями, вообще напоминали заседания диссидентских кружков.

РОМАНОВА Людмила Петровна. Вместе со своим мужем, первым директором 45 ФМШ, Сергеем Федоровичем РОМАНОВЫМ, приняла активное участие в создании школы. Работала воспитателем в 1963–82 гг. Любимая «мама» многих поколений интеровцев.
ИОНИН Юрий Иосифович — математик, преподаватель математики в 1964-89 гг.
ЕФРЕМОВ Георгий Митрофанович (ум.1997г.) — преподаватель математики, завуч в 1964–81 гг.
ДНЕПРОВСКИЙ Алексей Самсонович (1939–2003) — химик, профессор, завкафедрой химфака ЛГУ. Преподавал химию в школе в 1966–1972 гг.
ШИРОКОВ Юрий Васильевич — биолог, преподаватель биологического факультета ЛГУ, преподавал биологию в интернате в 1965–73 гг.
ПОЛУБОЯРИНОВА Ирина Георгиевна — преподаватель литературы, поэт и писатель. Работала в школе в 1963–90 гг.
ДУГИН Олег Иванович — преподавал в школе физкультуру в 1963–80 гг.
ГУТКОВА Нина Кировна — с 1964 года преподавала в школе физкультуру. С 1991 года продолжает трудиться организатором внеклассной работы, заведует школьным музеем.
БЫКОВ Александр Александрович (ум.2007г.) — физик, завуч, потом директор школы, в которой работал в 1965–85 гг.
Все перечисленные преподаватели внесли огромный вклад в создание легендарного 45-го интерната, одной из лучших школ в Советском Союзе в 60-80 гг.

Вспоминаю наших воспитателей, особенно Людмилу Петровну, которая как могла сдерживала выходки буйной компании школяров.

Как маленькая бытовая деталь вспоминаются вечерние походы на кухню, когда привозили свежий хлеб. Какое удовольствие было умять ещё тёплый батон с бутылкой молока. Не забыть походы за пивом к кинотеатру «Юность» с плафоном в качестве ёмкости. По-моему, в него входило литров пять. Ну и всякие проказы, иногда связанные с повреждением мебели и другого имущества.

Именно в интернате я нашёл свою вторую половину и вот уже больше сорока лет мы вместе, вырастили приличных детей, которые тоже отучились теперь уже в Академической гимназии, — да и внуки появились.

Кажется, наш выпуск был уникальным по количеству поступивших в ЛГУ, во всяком случае, на физфаке на первых курсах три группы практически полностью состояли из выпускников интерната, 239-й и 30-й школ, так что окружение практически не изменилось.

(Действительно, выпуск школы 1970 года дал 56 (!) поступивших на физический факультет ЛГУ. Школа реально давала университету хорошо подготовленных абитуриентов. — Прим. С.Соколина.)

Ну а дальше учёба в университете, относительно скудная студенческая жизнь, которую делали чуть более благополучной деньги, заработанные в стройотрядах. Небольшой дополнительный приработок давал интернат, в котором я проводил занятия по решению физических задач — это первая запись в моей трудовой книжке. Наверное, здесь я был неправ, нужно было быть ночным сторожем. Положение улучшилось к 4 курсу, когда я стал получать ленинскую стипендию, на 100 рублей в месяц уже можно было жить и даже снимать комнату, а я к тому времени уже был женат.

(Практика преподавания в школе студентов, аспирантов и молодых преподавателей Ленинградского университета была очень распространена. В иные годы таких совместителей  было до 50 человек! — Прим. ред.)

Сейчас, кажется, студенческих стройотрядов нет, а тогда стройотрядовское движение было более чем распространено. Многие студенты из малообеспеченных семей, или уже успевшие завести свои семьи, благодаря «летним» заработкам в несколько сот рублей (неплохие деньги по тем временам!) имели возможность учиться и успешно заканчивать институты.

Поскольку я выбрал специализацией ядерную физику, значительную часть дипломной работы пришлось делать в Дубне в Объединённом институте ядерных исследований, да и основные материалы для диссертации были получены там же. Так что приходилось месяцами сидеть в Дубне, сначала готовишься к эксперименту, затем несколько суток измерений. Как водится, студенты и аспиранты ускорительное время получали преимущественно ночью, а поскольку операторов не хватало, приходилось самому управлять циклотроном, для чего все молодые специалисты проходили короткое обучение часа на два-три.

После защиты диссертации в 1983 году прошло два года, но никаких карьерных возможностей в рамках университета не предвиделось, к тому времени начался процесс затухания научной деятельности. В 1985 году я перешёл на работу в Радиевый институт, который в то время находился в относительно благополучном положении. Пришлось несколько изменить научный профиль в направлении физики деления и нейтронной физики. В то время у сотрудников ещё сохранился энтузиазм, что проявлялось светом в окнах далеко после окончания рабочего дня.

Тихая научная работа продлилась недолго и прекратилась 26 апреля 1986 года, с тех пор в жизни наступил крутой поворот — до сих пор основная моя деятельность связана с ядерной и радиационной безопасностью.

В понедельник в институте наблюдалось оживление, 29-30 апреля группы сотрудников выехали в различных направлениях для отбора и анализа проб внешней среды.

После первомайской демонстрации все дружно бросились в институт и стали измерять всё, что можно было поместить на имеющиеся спектрометры. Поскольку во время демонстрации накрапывал дождик, разумеется все смогли наблюдать наличие загрязнений существенно выше порога обнаружения. На свой кепке я обнаружил частокол линий и все оживлённо обсуждали, что к чему относится. До этого мне приходилось наблюдать только спектры моноизотопов или смеси природных радионуклидов, поэтому полученные спектры для большинства были достаточно необычными.

Первая команда Радиевого института отправилась в Чернобыль 4-5 мая, в нее вошли в основном сотрудники, которые занимались сопровождением ядерных испытаний. Подробно хронология событий описана в сборнике «Труды Радиевого института им. В.Г.Хлопина», т. XIV, 2009 г.

Я попал в Чернобыль 6 июня, когда было организовано Управление строительства 605 и Радиевому институту было поручено создать радиометрическую лабораторию при отделе дозиметрического контроля. В институте меня облачили в ХБ цвета хаки, кирзовые сапоги и вручили опечатанную канистру со спиртом. До Киева добирался поездом и к автобусу, который ежедневно отправлялся из Киева в Чернобыль я опоздал и оказался на жаре, навьюченный тяжёлым рюкзаком и почти без денег в Киеве, при полном неведении о дальнейших действиях. По рекомендации А.А.Римского-Корсакова я решил двинуться в аэропорт Жуляны, с которого будто бы в Чернобыль время от времени отправляется вертолёт. Ушлый таксист содрал с меня 10 рублей (по тем временам приличные деньги), и через 10 минут я оказался в Жулянах. Здесь мне повезло. Через какие-то два часа чудом появился вертолёт МИ-8, в котором даже оказалось свободное место. Тогда я впервые увидел разрушенное здание ЧАЭС с воздуха, поскольку вертолёт перед посадкой сделал несколько кругов вокруг станции.

В Чернобыле я для начала оказался в штабе Министерства обороны (вертолёт был военный, а я внешним видом очень напоминал «партизана») и около часа блуждал из кабинета в кабинет, пока какой-то полковник не сообразил, что я «наука» и мне в здание напротив. К этому времени команда Радиевого института уже уехала на базу, но я неожиданно увидел автобус с ленинградскими номерами и оказалось, что это команда ВНИПИЭТА. И здесь интернат опять себя напомнил. Среди пассажиров был человек, который показался мне знакомым. Мы разговорились и оказалось, что он в 8-м классе преподавал у нас черчение, а ВНИПИЭТ как раз и располагается на улице Савушкина рядом с бывшим зданием интерната. Забыл фамилию и отчество, а имя, кажется, Василий. (Звали чертежника Иванов В.А. — Прим. С.Соколина.)

Ну а дальше началась рутина с 12-ти часовым рабочим днём. Лаборатория была размещена в подвале бывшей районной типографии, так что с бумагой у нас проблем не было. Была даже ужасающего вида гильотина, с лёгкостью разрезавшая пачку на 500 листов. Проблем со снабжением жидким азотом тоже не было, неподалёку располагалась воинская часть, на площадке которой стояло несколько больших криотанков.

Лаборатория постепенно развивалась, сначала спектры обрабатывались на программируемом калькуляторе имевшем принтер на термобумаге. Затем появился второй анализатор, о чудо, имевший привод с гибкими дисками, встроенный Basic и матричный принтер, что позволило написать программу обработки спектров и выдавать качественные отчёты. Постепенно мы обустроили быт, организовали спальное место на раскладушке и перешли на круглосуточный режим работы. Днём измерялись высокоактивные образцы, для которых время измерения не превышало 100-200 секунд, а на ночь оставляли низкоактивные пробы с продолжительностью измерений час и более.

Параллельно бывали выезды на станцию, когда требовалось отобрать какие-либо образцы, в том числе пробы воздуха над реактором. Первый вылет сопровождался хорошим выбросом адреналина, когда вертолёт завис над реактором и дозиметр показал мощность дозы более 100 Р/час, однако последующий расчёт показал, что накопленная доза была вполне приемлемой.

В один из вылетов случилось происшествие, которое могло стать последним. По какой-то причине пилот решил продемонстрировать высший пилотаж и понёсся над улицами Припяти, далее вспоминается скрежет, вспышка, мат в наушниках и мысль — вот сейчас врежемся в дом и конец.

После приземления на вертолётной площадке с нашим водителем, который напросился прокатиться, случился кратковременный обморок. У вертолёта (МИ-24) трещины на стекле, рваные ссадины по бортам. Притихший экипаж соображает, как втихаря сделать косметический ремонт, нас попросили ни кому об инциденте не рассказывать. Оказалось, что вертолёт наткнулся на растяжку от какой-то антенны. Больше с этим экипажем мы не встречались.

Первый выходной у меня случился примерно через месяц, когда я вечером сильно перебрал, обозвал генерала химвойск нехорошими словами, пообещал набить ему морду и блуждая по лесу потерял пропуск в зону. Коллеги решили оставить меня, от греха подальше, на базе. Все закончилось благополучно, генерал не жаловался, а пропуск нашёлся. Тогда же я впервые за месяц посмотрел телевизор. Ощущение было сюрреалистическим: здесь кордоны, непрерывный поток машин, стройка, народ ходит в спецодежде, а оказывается, жизнь продолжается — концерты, фильмы, усиление борьбы с пьянством и алкоголизмом, строительство социализма и никакого упоминания о том, что происходит здесь.

Первая командировка закончилась в начале августа и я с женой и сыном засобирался в отпуск. Специфическая обстановка в зоне привела к неожиданному результату: поскольку, находясь в зоне (за исключением выездов на станцию), мало кто носил респиратор, а на жаре это весьма неприятно, выработался рефлекс — при прохождении рядом машины дыхание автоматически задерживалось, чтобы не вдыхать пыль. И я неожиданно заметил, что этот рефлекс срабатывает и дома, при отсутствии радиоактивного загрязнения.

В середине августа я зашёл в институт, чтобы получить отпускные, и был вызван к директору, который сообщил, что бригада, которая нас сменила, попала в ДТП, все живы, но работать не в состоянии, кто в больнице, а кто с ушибами, но с трудом передвигается. Послать на замену практически некого, все разъехались в отпуска. И 16 августа я вновь погрузился в ставшую привычной обстановку.

К этому времени работа лаборатории уже была налажена и мы постепенно стали выполнять работы за рамками рутинной повседневной деятельности. В дальнейшем полученный опыт пригодился при проведении работ на укрытии в 1987–1991 годах. Кстати, наиболее «дозоёмкие работы» пришлись как раз на 1987–1991 годы. В это время мы с коллегами организовали лабораторию, которая занималась вопросами диагностики в условиях сложной радиационной обстановки. (Работа Бориса Петрова в Чернобыле была отмечена высокой правительственной наградой: в 1996 году его наградили Орденом мужества. — Прим. С.Соколина)

Далее случился август 1991 года, Украина отделилась. Некоторые коллеги остались работать в Чернобыле. Последующие «реформы» практически обнулили финансирование в институте, большинство работ было свёрнуто. Большинство сотрудников института работали в режиме «1 рабочий день в месяц», в том числе и наша лаборатория. Самое главное было сохранить имеющуюся базу и пропуск на территорию, работа с радиоактивными материалами связана со многими ограничениями, а для выживания организовывались частные предприятия. В последующие 2-3 года пришлось переключиться на работы, связанные о обследованием загрязненных территорий в Белоруссии и Брянской области, все работы проводились через частные предприятия.

К сожалению, не удалось удержать молодых специалистов, ряд толковых студентов и аспирантов ушли в «бизнес», кто в банки, кто в коммерческие компании или перебрались за границу. Последствия сказываются до сих пор и, возможно, необратимы. Во всяком случае цепочка, включающая в себя людей с разрывом 5–10 лет и обеспечивающая непрерывную передачу знаний и опыта оказалась разорванной.

Затем появился МНТЦ, западный мир решил поддержать российских специалистов, имеющих отношение к оборонной тематике, дабы у них не было соблазна отправиться работать к плохим парням. Первый грант, в котором довелось участвовать, имел номер 0007, польза была несомненная как для личных доходов, так и для развития. Уже в 1993 году в комнате была выделенная линия до Москвы (аж 9600 бит/с), компьютер Sun-1+ и возможность выхода в интернет. В лаборатории существовала локальная сеть. В дальнейшем интернет-технологии пригодились для решения задач дистанционного сбора данных. Были и другие работы, связанные с атомной энергетикой.

В 1994 году началось создание системы аварийного реагирования Минатома и лаборатория стала элементом системы, остатки лаборатории плавно перетекли в создаваемый Аварийно-технический центр (АТЦ), став базой информационно-аналитического отдела, а затем и отделения.

С этого времени началось активное сотрудничество с МАГАТЭ и национальными органами, ответственными за аварийную готовность и аварийное реагирование таких стран, как США, Франция, Финляндия, Швеция, Дания и Норвегия.

В 2005 году закончилось затяжное строительство базы АТЦ, работа приняла более или менее рутинный характер. В 2011 году я покинул Аварийно-технический центр и вернулся в Радиевый институт.

В настоящее время работа связана с вопросами обращения с «ядерным наследием СССР», обоснованием строительства АЭС, радиационной экологией и прочими вопросами, связанными с безопасностью использования атомной энергии.

Считаю, что мне очень повезло, в жизни довелось встречаться и иногда даже общаться с такими легендарными личностями как Г.Н.Флёров, К.А.Петржак, И.М.Франк, А.П.Алек­сандров, Е.П.Славский, Э.Теллер, Г.Сиборг и многими другими людьми, которые стояли у основ современной ядерной науки и технологий.

Подводя итоги, должен сказать, что жизненный старт, обеспеченный учёбой в интернате, а затем в университете, заложил основы всей моей последующей жизни. Самое главное, что старая школа заложила потребность в постоянном самообразовании. Многие, казалось бы, ненужные знания, полученные просто из интереса к процессу, неожиданно оказывались необходимы при возникновении новых задач, требующих нестандартного подхода. В жизни бывали и белые и чёрные полосы, однако заложенный образованием фундамент позволял начинать новую жизнь не с нуля.

Нынешние «реформаторы» образования постоянно распевают мантры о том, что избыточность знаний приводит к неоправданным затратам «государственных денег», что слишком много умников развелось, а у станка стоять некому. Такое впечатление, что «реформаторы» усиленно реализуют программу фюрера, по которой население оккупированных территорий должно уметь производить простые арифметические действия и читать простые тексты для понимания распоряжений оккупационной администрации. Считаю очень важным сохранение системы отбора толковых молодых ребят из провинции с последующей интенсивной подготовкой, гарантирующей «социальные лифты», иначе просто некому будет продвигать высокие технологии.

Надеюсь, что Академическая гимназия после 50-летнего юбилея встретит и свое 100-летие.

Б.Ф.Петров,
выпускник  ФМШ 1970 года, зав. отделом ФГУП Аварийно-технического центра Росатома