Сегодня, когда в перечень специальностей, признанных Министерством образования и науки, включено направление 033400 «Теология», во многих российских университетах инициированы дискуссии о содержании теологического образования. К обсуждению привлечены как ученые-специалисты, так и широкие круги общественности.

Иван Фокин у здания Байрейтской оперы

С одним из старейших и авторитетнейших теологических факультетов, факультетом теологии Эрлангенского университета, хорошо знаком выпускник СПбГУ, доктор философских наук Иван Леонидович Фокин.

Недавно он вернулся из Эрлангена после прохождения своей очередной стажировки по линии фонда DAAD. И мы беседуем с ним о проблемах теологического образования в России и перспективах научного сотрудничества между СПбГУ и Эрлангенским университетом.

— Иван Леонидович, вы уже рассказывали о своей первой стажировке в Эрлангенском уни­верситете. Изменилось ли что-нибудь за это время в жизни теологического факультета Эрлангенского университета?

— В этом году я приехал в уже  хорошо знакомую обстановку и не тратил времени и сил на первоначальное ознакомление с университетом. Хотя, конечно, не всё в моей поездке было предсказуемо. Например, в этот раз в общежитии, где я жил, у меня оказалось много хороших соседей со всего мира. Все они проходили стажировку в Эрлангенском университете, и от них я узнал много интересного о системе образования Китая, Ирана, Эфиопии, Италии, Испании и США. Необычайно интересные, искренние и открытые молодые люди, в основном докторанты.

— Изменилось ли ваше отношение к теологии? Три года назад вы с большим вдохновением говорили о необходимости учреждения теологических факультетов в российских университетах.

— Конечно, мое понимание теологии в университете стало полнее и основательнее. Прежде всего я стал лучше различать назначение различных кафедр, более чутко улавливать общественные и политические тенденции, в той или иной мере влияющие на формирование образовательных программ по направлению теология, в частности, в Эрлангенском и в Мюнхенском университетах. Разумеется, я и сейчас ратую за введение в российских университетах учебных программ и курсов по теологии, поскольку только теология может ответить на многие серьезнейшие вопросы человеческого духовного бытия, которые сегодня не ставит даже современная философия.

— Не могли бы вы привести какой-нибудь пример из подобных «теологических» вопросов, который показал бы необходимость его разрешения, с одной стороны, и его исключительно «теологическую» компетенцию — с другой?

— Чтобы не слишком усложнять, давайте поставим вопрос о смертности и бессмертии человека. Человечество не сразу вообще пришло к понятию бессмертия, это случилось впервые в религии египтян. Итак, мой теологический, а значит — университетский вопрос: на каком основании утверждают, что человек обладает или не обладает бессмертием души? Ни на одном факультете вам сегодня не могут предложить для осмысления подобную тему, касающуюся буквально каждого человека.

— Пожалуй, в научной форме, требующей серьезного доказательства, такой вопрос можно предложить только философам. Но в тех курсах по философии, которые читаются математикам и филологам, такой вопрос точно не ставится!

Дом философа Фихте в Эрлангене

— Добавлю, что и на философском факультете такой вопрос вообще никогда не разбирался всерьез, как будто сегодняшние проблемы философии проходят мимо него. Но такие серьезные вопросы человеческого бытия не могут оставаться без ответа. «Когда меня спрашивают, — говорил уже в XIV столетии Мастер Экхарт, — ради чего мы молимся, постимся, совершаем благие дела, крестимся и ради чего (что является из всего наивысшим!) Бог стал человеком? Я отвечаю: только ради того, чтобы Бог родился в душе, а душа возродилась в Боге».

В XIV веке Экхарт, и спустя 400 лет прародитель современной науки Иммануил Кант, оба пришли к тому выводу, что поскольку в этой жизни мы не в состоянии исполнить своего высшего назначения, то, стало быть, умирая, мы какой-то своей частью должны продолжать свою жизнь в этом мире. Кант ставит вопрос теологически: как может закончиться наша жизнь, не исполнив своего высшего («духовного») предназначения? В невозможности такого несовершенства Кант видит залог нашего существования после смерти…

Здесь можно еще очень долго продолжать задавать вопросы. И разве не было бы хорошо, если бы их можно было задавать теологам, посвятившим исследованию этих вопросов всю свою жизнь?

Есть еще много других насущных и, к сожалению, недостаточно освещенных в нашем университетском образовании тем и вопросов, связанных с теологией. Например, вопрос о происхождении добра и зла, вопрос о свободе воли, вопрос об оправдании Бога во всемирной истории.

— Может быть наши современные философы просто не верят в существование Бога?

— Разумеется, среди философов, как и во всей нашей жизни, много и атеистов, и просто индифферентных к религии людей. Но это вовсе не означает, что философия должна пониматься как атеистическое учение! Это, знаете ли, либо марксизм или позитивизм, либо, скажем, ницшеанство. Можно, конечно, вслед за Ницше повторять, что Бог умер. Ницше Бога искал, но не нашел. Некоторые мои коллеги-философы никогда не искали Бога, поэтому и вывод их, несмотря на формальное согласие с Ницше, звучит по-иному. Только после жесточайшей душевной борьбы, после трагического душевного надлома поисков и открытий, падений и взлетов можно повторить что-то подобное вслед за Ницше. А лучше вообще проделать свой собственный путь, дабы прийти к своему пониманию Бога.

— Получается, что теологический факультет представляет собой мировоззрение скорее университета, нежели какой-либо церкви?

— С вашими словами в определенном смысле я готов согласиться. Не надо изначально понимать университет как нечто недавно возникшее и не несущее в себе никакой религиозной Идеи. При таком понимании университета мы с вами, конечно, рискуем попасть в категорию еретиков. Но давайте тогда открыто потребуем признания, что такие явления и понятия человеческого духа, как «наука», «мышление», «разум», «логос», «истина», «справедливость», «жизнь», «доказательство»,  несут в себе нечто божественное, а значит не чуждое теологии. Более того, Бог сам есть мысль и притом высшая Мысль, и как таковая он должен и хочет быть мыслимым! Поэтому теология это не просто монотонное чтение и повторение Библии, но прежде всего искание Духа.

— Как теология в университете должна соотноситься с другими университетскими дисциплинами?

— Теология должна увидеть в других науках свой предмет и попытаться выйти к нему навстречу, помочь заплутавшему в разрозненных категориях интеллекту, чтобы на логическом уровне, хотя и своим человеческим языком, привести их ко всеобщему единству. Здесь теология совпадает с философией, поскольку обе исходят из единого высшего принципа, то есть Разума (или Бога); но каждая, отвечая за свою особую сферу познания, феноменологически выраженную на различных ступенях понятийного высказывания, оказывается необходимым дополнением другой в общем строении универсального здания университетской науки.

— Какие курсы по теологии вы предложили бы ввести, скажем, для историков или юристов?

— Не только для историков и юристов, а вообще для всех универсантов! Например, историю происхождения христианства (а также ислама, буддизма, иудаизма, индуизма и т.д.), происхождение и развитие христианских верований в загробную жизнь, историю и идеалы монашества Востока и Запада от эпохи апостолов до наших дней, историю христианской церкви (причем в самых различных аспектах, от семейно-социологических и юридическо-правовых до историко-политических и этическо-экономических). Или, скажем, христианско-теологические основы европейских университетов, церковь и государство от Константина до наших дней, возникновение правовых отношений в церкви I-III вв. и ее отношение к государству и культуре, введение в догматическую теологию, Реформация Мартина Лютера и принцип образования государств Нового времени, распространение Библии как фактор возникновения современных европейских университетов, религия немецкого идеализма, ранняя христианская эсхатология и марксистские социально-политические и нравственные идеалы, «орден» русской интеллигенции XIX века и национально-религиозные основы большевизма, религиозный смысл революции 1917 года и перестройки 1986-1991 годов и т.д.

Я мог бы назвать еще десятки подобных курсов, которые могли бы помочь студентам всех направлений лучше осмыслить себя и тот мир, в который они пришли не только для осуществления «материально-технического прогресса». Теологический факультет — это ведь не «Библейская школа», учрежденная исключительно для изучения древнееврейского и древнегреческого языков! Нет, теологический факультет — это самое передовое научное сообщество глубокомысленных и универсальных ученых-исследователей, открытых для самых острых, самых жизненных и самых «неразрешимых» вопросов современности. Такой вывод я со всей ответственностью предаю гласности, основываясь на своем личном опыте общения с профессорами и студентами теологических факультетов в немецких и в европейских университетах. Если угодно, теологический факультет в современных европейских университетах — это пристанище независимой от церкви религиозной мысли, которая играет необходимую роль как для церкви, не позволяя ей удалиться и спрятаться от «грешного» мира за церковную ограду, так и для всего общества, компетентно ему разъясняя и не давая заснуть общественной совести в нравственных вопросах научной и культурной жизни.

— Вам могли бы на это возразить, что атеизм не отрицает совести.

— Это так. Дело не только в определениях. Но согласитесь, когда мы говорим о религии, мы предполагаем, что человек, веруя в нечто Высшее, чем он сам, подошел к той черте, за которой «грешить», по крайней мере сознательно, уже невозможно. В противном случае, я отрицаю предмет своей веры, а стало быть, упраздняю это Высшее начало в себе самом. Если мне не позволяет совесть украсть миллиард, то только потому, что я знаю, что за этим императивом моей совести стоит нечто трансцендентное, трансцендирующее во мне весь материальный мир со всеми его благами. Только так я обретаю волю к нравственным поступкам и не беру миллиард, оставаясь «добровольным нищим», поскольку в этой «нищете» вижу основание своей свободы, свое человеческое достоинство, наконец, способность эстетически чувствовать и морально судить уже как ученый и как общественный деятель. Таково было в свое время величайшее открытие Канта: человек свободен лишь настолько, насколько он является моральным и нравственным существом, насколько он не зависит в своих поступках от вожделений. Эта мысль настолько прекрасна и прогрессивна, что мне совершенно не хочется говорить об «односторонности» и «абстрактности» Кантовой философии. Ведь из Кантова открытия следует также вывод о безнравственности нищеты… Этот вывод на русской почве сделали в начале XX века авторы сборника «Вехи».

— Расскажите, пожалуйста, о структуре теологического факультета Эрлангенского университета, из каких кафедр он составлен?

— Теологический факультет Эрлангенского университета состоит из пяти основных традиционных теологических направлений: двух кафедр по изучению Ветхого и Нового Заветов; кафедры истории Церкви; кафедры систематической теологии и религиозной этики; кафедры практической теологии (хомилетика, литургика, пойменика, религиозная педагогика). Факультет предназначен прежде всего для универсального образования будущих историков и теологов, священников и священниц (в протестантизме женщины также могут проповедовать с церковной кафедры). Я проходил стажировку на кафедре систематической теологии, которая предполагает очень обширное ознакомление с богатейшим наследием немецкой теологии, как прошлой, так и современной, что включает в себя углубленный курс философии. Надо заметить, что таких философски образованных и начитанных профессоров, как на кафедре систематической теологии теологического факультета в Эрлангене, я вообще нигде не встречал в своей жизни.

— Вы говорите о теологии по-прежнему вдохновенно, но хотелось бы лучше представлять, насколько может будущий теологический факультет в российском вузе копировать программу теологического факультета Эрлангенского университета?

— Очень хороший, серьезный и трудный вопрос. По моему глубокому убеждению, сегодняшний постсоветский и постперестроечный российский университет просто не может целиком перенять и осуществить какую бы то ни было теологическую образовательную программу не только из европейских университетов, но также и из отечественных религиозных учебных учреждений, например, из Духовной Академии. Дело в том, что университет — это особый мир мысли, это сама Вселенная, Универсум, воплощенный в Науке. Недаром университет еще называют «храмом науки». И СПбГУ такой храм, в котором различные факультеты исполняют роль многочисленных общин, каждая по-своему выражающих основное универсальное (то есть «университетское») вероисповедание. Так, по крайней мере, изначально предполагалось по замыслу Г.В.Лейбница, основателя петербургской Академии наук. Лейбниц полагал, что благоденствие человечества возрастает лишь с развитием наук, а Петра I он считал призванным способствовать такому развитию. «Мои помыслы направлены на благо всего человеческого рода, — писал Лейбниц российскому императору в 1712 году, — ибо я считаю своим отечеством Небо и его согражданами всех благомыслящих людей». C помощью Петра Лейбниц пытался осуществить соединение латинской и греческой церквей, с каковой целью царь должен был предложить папе созвать Вселенский собор по плану, составленному мыслителем.

— Поделитесь, пожалуйста, своими впечатлениями от университетской библиотеки в Эрлангене. В чем вы видите основное отличие организации библиотечного дела в Германии и в России?

— Отвечая на ваш вопрос, я хотел бы сразу обратить самое серьезное внимание на следующее обстоятельство исключительно нашего времени. Сегодняшнее университетское образование предполагает не только книгохранилища в традиционном понимании этого слова. Это еще и широчайшая база книг в электронном виде. Насколько это серьезно, можно судить по нынешней политике во всех германских университетах, в которых, наряду с уже известными преимуществами открытого доступа к книгам, везде имеются также каталоги «электронных книг» в pdf-формате. Для доступа к таким книгам обычно требуется только почтовая регистрация на домене того или иного университета. Но многие книги доступны абсолютно любому пользователю через интернет. Фонды библиотеки Эрлангенского университета имеют еще одну специфическую особенность, которая может способствовать раскрытию содержания образовательной программы на теологическом факультете СПбГУ. Как известно, в 20-е годы прошлого столетия большевики, под видом атеистической пропаганды в новом «бесклассовом» обществе победившего пролетариата, занялись активной продажей церковных ценностей за рубеж. Среди прочего распродавались также и уникальные книги из церковных библиотек, иногда очень ценные и уникальные рукописи. Эрлангенский университет купил эти наши сокровища и до сих пор в его библиотеках хранится около 6 тысяч таких книг на русском и церковно-славянском языках. Вероятно, это обстоятельство также способствовало тому, что на теологическом факультете Эрлангенского факультета существует одна из самых значительных кафедр по изучению восточного православия (самая крупная кафедра восточного православия находится после объединения Германии в Университете города Галле, в Саксонии).

— Идея создания теологического факультета возникла у преподавателей факультета искусств СПбГУ. Расскажите, пожалуйста, как один из ее инициаторов, о том, как это произошло.

— В нашем университете с инициативой создания теологического факультета выступил прежде всего ученый совет факультета искусств. В лице профессора А.АПанова и доцента К.В.Копейкина (о. Кирилла) эта почетная инициатива получила своих достойных выразителей. Насколько я понимаю, они подготавливали эту инициативу на протяжении ряда лет в междисциплинарном центре богословия при факультете искусств СПбГУ, руководит которым о. Кирилл (к. ф.-м. н., доц. К.В.Копейкин). В марте эта инициатива была, наконец, официально озвучена на заседании ученого совета факультета искусств и в апреле нашла одобрение у руководства университета. В июне на факультете искусств состоялся круглый стол, посвященный обсуждению возможного открытия теологического факультета в СПбГУ, на котором я также присутствовал и выступил в поддержку создания нового факультета. По итогам круглого стола была создана экспертная комиссия, которая должна выработать предложения по реализации образовательных программ в области теологии в СПбГУ, во главе с председателем, зав. кафедрой философии религии и религиоведения, профессором М.М.Шахнович.

— А насколько академическая жизнь и деятельность теологического факультета Эрлангенского университета зависит от церковных чиновников?

— Со всей ответственностью заявляю, что если формально-юридически и сохраняется какая-то теоретическая возможность повлиять со стороны той или иной церкви на решения теологического факультета, таких случаев вмешательства в академическую жизнь немецкие университеты еще не знали, по крайней мере, с провозглашения образования Федеративной Республики Германии в 1949 году. Более того, сами преподаватели теологических факультетов, большинство из которых являются одновременно священнослужителями при той или иной университетской церкви, никогда не согласятся с мыслью о подобном церковном диктате или вмешательстве в дела университета! В самом деле, ведь теологический факультет — это не единственно возможное место обучения теологии. Так почему же он в своих правах и обязанностях должен чем-то принципиально отличаться от всех других факультетов. Такого неестественного для университета положения теологи не хотят, ведь они такие же люди и христиане, как, скажем, физики. Этого чудесного чувства равенства теологию ни в коем случае не надо лишать, как это сделали в свое время с философией. Иначе не получится взаимной межфакультетской любви и уважения, на которых всё строится в университете.

Беседовали Светлана Колодяжная-Шереметьева
и Мария Огнева