Так ли уж верно старое выражение о том, что судьбу не выбирают? Неужели он существует — раз и навсегда предначертанный путь, которому мы слепо следуем? А может быть, судьба — это просто вехи, крохотные маячки, которые нужно разглядеть, находясь на распутье. И следовать за ними, запасшись на долгую дорогу жизненным мужеством, терпением и талантом.

Сергей Курышев в 1984 году окончил факультет журналистики тогда еще Ленинградского государственного университета, и даже успел поработать корреспондентом издания «Калининградский комсомолец». Во время учебы начал заниматься в музыкально-драматической студии филологического факультета Университета (сейчас — Театральное содружество «Филолалия») под руководством актера БДТ им. Г.А.Товстоногова Евгения Николаевича Солякова. В 1989 году окончил курс Льва Додина в ЛГИТМиК и с тех пор работает в Академическом Малом драматическом театре — Театре Европы. В 2002 году Сергей Владимирович получил звание заслуженного артиста России, а в 2004 стал лауреатом премии «Золотая маска» за роль Войницкого в спектакле «Дядя Ваня».

«Мост» имени А.П.Чехова

— Сергей Владимирович, а как получилось, что во время учебы на факультете журналистики вы решили заниматься в университетской театральной студии?

— Я приехал в Ленинград учиться в 16 лет, и до этого даже не видел большого театра, ну разве что кукольный. Когда я учился на втором курсе, в город приехал и поступил на режиссера в Институт культуры мой двоюродный брат Володя Арбузов. Он был настоящим театралом, и к тому времени уже окончил кукольное училище в Свердловске. Он и начал водить меня в театр, и мне страшно это понравилось! Первым спектаклем, что я видел, помнится, был «Вишневый сад» в Театре имени Ленсовета. Это было что-то потрясающее! В нем участвовали актеры, которых я видел в кино — Фрейндлих, Боярский, Владимиров. Сама атмосфера театра была для меня чем-то фантастическим, и казалось, вообще не из моей, а из какой-то другой жизни. У нас на факультете журналистики была небольшая театральная студия, в которой занимались в основном старшекурсники, и сначала я пошел туда. Но через год они окончили университет и студия распалась. От кого-то из знакомых я услышал, что, кроме университетского Театра-студии, есть еще студия на филфаке, которой руководила Варвара Шабалина. Правда, она ушла из студии за день до того, как туда пришел я. Мы несколько месяцев как-то перебивались сами, и, к счастью, нас не закрыли. А потом появился Евгений Николаевич Соляков, и вслед за ним Ирина Эдуардовна Комарова. Так мы и стали заниматься с Евгением Николаевичем, год или полтора я проходил в студию.

Сергей Курышев в роли Ивана Войницкого в спектакле «Дядя Ваня». Фото: Виктор Васильев

Потом я окончил Университет и поехал в Калининград, по своему собственному «распределению» — я не раз был там на практике, имел в этом городе немало знакомых, и даже завел трудовую книжку. Но, поскольку там жить было негде, а я собирался жениться, то, в конце концов, пришлось вернуться в Петербург. И тут Евгений Николаевич предложил поступать в том году на актерский факультет, сказав, что курс набирает очень хороший режиссер, Лев Абрамович Додин. А у меня даже мыслей таких особо не было! Но решать требовалось быстро, мне исполнилось 22 года — верхний «порог» актерского возрастного ценза. «Попробуй хотя бы!» — сказал Евгений Николаевич. Я пошел на консультацию, честно говоря, серьезно не предполагая, что поступлю. Но поступил — чем удивил самого себя, своих родителей и родственников жены. Я бы даже сказал, ошарашил!

— А какие произведения вы готовили для экзамена, что читали перед комиссией?

— Что-то из писем Антона Павловича Чехова — потому, что мы этим довольно много занимались с Соляковым. Мы делали с ним спектакль по рассказам Чехова, которые «отбивались» размышлениями самого писателя, его мыслями из писем, записок. Еще готовил для экзамена рассказ Шукшина, но из прозы у меня больше ничего не спрашивали. И одну басню Лафонтена…

— Получается, это Чехов вас привел из Университета ко Льву Абрамовичу Додину, стал таким своеобразным «мостиком»?

— Когда я поступил, мыслей о Чехове, как таковых, не было. У Льва Абрамовича, конечно, были, но не у меня. В институте мы ставили спектакли по роману Юрия Трифонова «Старик», по Гофману «Житейские воззрения кота Мурра». Чеховым мы начали заниматься в театре в 1993 году. В начале 1994 года появился спектакль «Вишневый сад». Теперь да, можно сказать, что Чеховым мы занялись серьезно — в МДТ уже пять чеховских спектаклей, и я во всех пяти участвую.

— Сергей Владимирович, а в театре что-то пригодилось из того, чему вы учились на журфаке? Может быть, умение анализировать, наблюдать?

— Вполне возможно, что и умение анализировать… А еще — привычка читать книги внимательно. Все-таки в Университете заставляли много читать, и на экзаменах, на зачетах спрашивали довольно серьезно. Были замечательные преподаватели, которые на семинарах разбирали стихи, очерки, иногда прозу. Помню Киру Анатольевну Рогову с филфака — она вела семинар, на который можно было записаться по желанию. Она читала и разбирала стихи Тарковского, о котором я толком тогда и не знал.

Не знаю, насколько серьезная, но какая-то основа появилась. Я не жалею, что сначала поступил в Университет, а не сразу в ЛГИТМиК. В том 1979 году я — теоретически — мог поступить, к примеру, на актерский вместе с тем курсом, который потом называли курсом «Братьев и сестер» (спектакль по Федору Абрамову). На этом курсе учились Петр Семак, Максим Леонидов, Татьяна Рассказова, Ирина Селезнева и многие другие. Но я не жалею, что прожил это время в Университете и потом еще год работал в какой-то совершенно другой атмосфере.

— Никогда не думалось, что профессия актера сложнее, чем профессия журналиста? Требует больше сил, эмоциональной отдачи…

— Нет, я думаю, все зависит от того, какой актер и какой журналист. И та, и другая работа, как, наверно, вообще любая, требуют и отдачи, и чувств, и душевности, и, между прочим, искренности. Что очень важно и чего не хватает в современной журналистике — и не хватает, кстати, иногда и в театрах.

Куда «ведет» режиссер

— На одной из встреч со студентами СПбГУ Лев Додин сравнил режиссера с капитаном корабля. Он должен вести свой корабль, и даже если не знает, куда, — должен делать уверенный вид. А вы видите, куда «ведет» Лев Абрамович?

— Когда репетиции только начинаются, я вижу, что у него какой-то замысел есть. Он его не формулирует для нас сразу, во всяком случае, вербально. Но в чем Лев Абрамович интересен мне — как педагог, который остается для меня учителем, и как режиссер — тем, что в процессе репетиции и даже после премьеры он и сам развивается, и развивает свой замысел. И, насколько это возможно, развивает и нас. То есть действительно «ведет». В начале репетиций Лев Абрамович нам разрешает пробовать и то, и другое, и третье. В распределении ролей во многих спектаклях бывают очень серьезные изменения. Так было, например, в «Бесах», где и Петя Семак, и Игорь Скляр пробовали по нескольку ролей, и во многих других. Потому что просто читать пьесу или роман — а Лев Абрамович любит романные формы — это одно, а работать с артистами, определять, как они двигаются и что говорят — это совсем другое.

— Сергей Владимирович, в одном из интервью вы как-то сказали, что считаете не очень правильным думать о том, какую роль хотелось бы сыграть, это дело режиссера. Но у вас, например, много спектаклей по Чехову, не жаль, когда что-то другое обходит стороной?

— Нет, сказать, что жаль, я не могу… Спектакли по Чехову — это, естественно, решение режиссера, его замыслы, его задумки, иногда даже многолетние. Кстати, недавно мы были на гастролях в Лионе, где Лев Абрамович проводил мастер-класс по «Вишневому саду». И в беседе он признался, что сначала начал читать с такими интонациями, как мы играли когда-то. А потом вдруг возникли новые смыслы. Это через 15-20 лет! И сейчас он, может быть, по-другому бы это ставил, по-другому репетировал… У меня в театре ведь не только Чехов — есть Шекспир, есть Достоевский. Есть замечательная пьеса «Молли Суини» Брайена Фрила, нашего современника. Пьеса Юджина О’Нила «Долгое путешествие в ночь» — удивительное произведение! Сейчас играю в «Братьях и сестрах» большую роль, которую когда-то играл Николай Григорьевич Лавров. Поэтому все-таки не только Чехов! У режиссера есть еще планы, в которых, надеюсь, и я буду участвовать. Мне посчастливилось, что я практически никогда не оставался без репетиций. Были годы, когда у меня не было премьер, но репетиции были почти постоянно.

— То есть уютно чувствуете себя, востребованы в театре?

— В театре я чувствую себя востребованным, но это не значит, что обязательно уютно… Репетиции бывают не всегда радостными, часто же не получается, и не получается долго, и это все нервы такие, иногда ненужные волнения, иногда нужные… Но мне здесь хорошо. Лев Абрамович любит называть и справедливо называет свой театр «Домом», ведь огромный процент артистов — это его ученики, или его и театрального педагога Аркадия Кацмана. Вот наш курс был первым курсом Додина, в котором он был мастером. После нас уже было два больших курса. И если говорить о театре, как о доме, то… да, мне в нем уютно.

«Идем в театр, чтобы что-то узнать о себе…»

— Современная литература на злобу дня — насколько она должна быть отражена в театре? У вас бывало такое, что вы читаете что-то и понимаете, что это хорошо можно было бы сыграть?

— Вообще, не знаю, к счастью или сожалению, но я любую книгу читаю и думаю: «Интересно, это можно было бы сыграть? Нет, это, наверное, нельзя, это слишком повествовательно…». Вот, скажем, есть замечательный роман «Планета мистера Сэммлера» американского писателя Сола Беллоу. Мне кажется, это удивительно, какой фильм можно было снять! Или даже сделать это в театре. Вообще в театре можно сделать очень многое. Иногда даже совершенно повествовательные, вроде бы, вещи. У Льва Абрамовича был спектакль «Кроткая» с Олегом Борисовым в главной роли, там играла Наташа Акимова в БДТ, а потом во МХАТе Татьяна Шестакова. Но в принципе это — огромный монолог одного человека, и это было сделано удивительно. Значит, это возможно.

Лев Абрамович и его помощники постоянно читают новые пьесы и прозу. Другое дело, что, видимо, мало обнаруживается интересного для него как режиссера, чего-то такого, что проявило бы эту современность. В 1920-х годах, например, и МХАТ попрекали тем, что они не ставят современные пьесы… Тем не менее, в 1990-е и 2000-е годы мы сыграли спектакль «Gaudeamus» повести Сергея Каледина «Стройбат». Потом у нас был спектакль «Клаустрофобия», с танцами, с музыкой, с какими-то необычными движениями, тоже поставленный по современной прозе — Улицкая, Сорокин, Харитонов, Веничка Ерофеев. «Молли Суини» я тоже считаю современным произведением, это автор, который с нами живет в наше время. Так что работа над изучением современной драматургии и прозы, конечно, идет. Но интересно, что порой более современным оказывается тот же Чехов, Ибсен или Достоевский…

— А нет ощущения, что сейчас зритель более охотно идет на что-то уже проверенное, заведомо интересное, чтобы увидеть что-то непохожее на собственную жизнь?

— Мне кажется, зритель идет в театр, чтобы что-то узнать о себе. Почувствовать — если это режиссер и актеры сумели передать — что-то такое, что он сам в себе чувствует, иногда и не формулируя… Даже если то, что происходит на сцене, со зрителем никогда не происходило, все равно он увидит что-то знакомое, найдет это в своем характере, в своих чувствах, мыслях. Скажем, «Дядя Ваня» Чехова — ну куда еще современней? Тем более, что мы сейчас больше, чем в советское время, знаем о продажах имений и тому подобном, для нас эти вопросы стали более реальны. А что говорить о душевных переживаниях — когда человек понимает, что он мог бы прожить жизнь как-то по-другому, скорее всего, лучше, но уже поздно! Об этом каждый человек думает, причем в любом возрасте. Миша Платонов в 27 лет, Иванов, которого мы, кстати, не ставили, в 36, дядя Ваня в 47…

— Но порой после посещения театра ловишь себя на мысли, что сейчас люди не чувствуют так, как герои спектакля, нет сегодня таких сильных чувств…

— Я думаю, что все-таки есть. Сейчас, например, на чеховские спектакли очень много ходит молодежи, а также на «Бесы» и на другие постановки. Именно потому, что в юности чувствуют очень сильно. Просто иногда мы что-то забываем — поглощает жизнь, суета. Но когда вдруг возникает любовь, то люди чувствуют так же, как чувствовали и в начале XX века, так же, как чувствовали Ромео и Джульетта, абсолютно! И не только любовь, другие чувства так же сильны.

— Что касается молодежи — у вас в театре нет творческих разногласий между представителями «старой», классической «додинской» школы и молодыми актерами?

— Молодые актеры — это тоже ученики Додина. Конечно, это другое поколение, но в принципе мы говорим на одном языке, поскольку учились у одного и того же человека. Мы вместе участвуем во многих спектаклях — «Три сестры», «Жизнь и судьба», где происходит такое смешение поколений. Когда-то я и мои однокурсники тоже входили в спектакль «Вишневый сад» и впервые встречались с взрослыми артистами. Нас принимали замечательно, и мне кажется, что и мы относимся благосклонно к молодым людям, нет никакого отторжения. Я могу быть недоволен тем, что кто-то ленится, кто-то что-то не делает, но это относится, в первую очередь, ко мне самому, а потом уже к моим партнерам, причем независимо от возраста.

Сергей Курышев (справа) и Владимир Чесноков в спектакле «Злоумышленник» (Театральное содружество «Филолалия»)

— Принято считать, что молодое поколение сейчас совсем другое. Может быть, у них есть то, чего вы в свое время не могли узнать или получить, а может быть, наоборот, у них сегодня меньше возможностей, как вам кажется?

— За стенами театра могут быть разные интересы. Машины, интернет, который очень много места занимает в жизни молодых людей. У более взрослых — семьи, дети… Где-то там на улице, у себя дома интересы могут не совпадать. Правда, не совпадать интересы могут и у ровесников, знаю много таких примеров. Но здесь, когда репетируешь один спектакль, как-то приходится — конечно, с помощью режиссера — находить общий язык. А бывает, он уже найден, и мы друг друга хорошо поддерживаем.

Конечно, как поется в песенке, «хорошо быть молодым», но я не жалею о том, что я делал в театре — удачно, неудачно ли. А молодым желаю всего хорошего. Вот сейчас многие молодые люди снимаются в кино. Скажем, я хотел бы сняться в кино, и чтобы это кино оказалось хорошим. Не получилось это у меня, по разным причинам, в 90-е годы, и сейчас как-то не идет. Но сказать, чтобы я так страшно об этом жалел — нет. Меня вообще очень многое радует.

«Театр — это ненормальное проживание»

— А как вам кажется, почему при поступлении на актерский такой огромный конкурс? Вроде бы ребята должны понимать, что это огромный труд, что нужны действительно особые данные…

— В 17 лет этого не понимают, мне кажется, ни мальчики, ни особенно девочки. Они видят по телевидению, в кино, что это красивая жизнь, что тебя все узнают, что это слава, популярность. Нас-то на первом курсе быстро окунули в очень серьезную рабочую атмосферу. Сам я тоже не понимал, но уже с первого занятия осознал, что начинается новая жизнь, совершенно не такая легкая, как это иногда кажется. Когда я поступал на факультет журналистики, тоже был довольно большой конкурс. Хотя у меня это произошло случайно, я в конце 9 класса, в 15 лет, познакомился с одним журналистом, который был намного старше меня. Он пригласил меня ездить из поселка, где я жил, в Калининград, заниматься в студии при газете. Многим кажется, что журналистика — это легко и интересно. Но это далеко не всегда легко, если заниматься ей серьезно, не всегда интересно. Как я потом уже понял, для журналиста хорошо бы иметь еще какую-то профессию.

— Сергей Владимирович, поддерживаете ли вы сейчас связь с Театром-студией СПбГУ и студией Евгения Солякова?

— Да, был интересный случай осенью 2010 года. Отмечали юбилей А.П.Чехова, и многие театры решили ставить его произведения. Университетский театр, объединившись со студией «Филолалия», тоже решил сделать спектакль, состоящий из разных фрагментов. В этот спектакль должны были войти как нынешние, так и бывшие участники и студии, и театра. Спектакль состоялся, мы его сыграли три раза. Там участвовал, например, Сергей Лосев, актер БДТ. А меня Евгений Николаевич попросил поучаствовать в рассказе «Злоумышленник», который мы в свое время играли, когда мне было 20 лет. И я сразу согласился. У меня как раз было свободное время, и мы целый месяц усиленно репетировали с аспирантом факультета журналистики Володей Чесноковым. Надо сказать, репетировали по-взрослому. Правда, когда я был молодым, я играл следователя, а сейчас эта роль досталась Володе, а мне — роль мужика. Я был очень рад этому предложению, мы замечательно провели время. С огромной благодарностью, с уважением и с любовью отношусь к Евгению Николаевичу, «дяде Жене», как мы его называем. Это действительно талантливый человек, преданный своей студии.

— А как вам кажется, почему ребята, поступив, скажем, на биологический или какой-то другой факультет, идут в театральную студию? Вот как это сочетается?

— Хочется еще какого-то другого общения, видимо. Точные науки, как, впрочем, и гуманитарные, если серьезно за них взяться, требуют много времени и усилий. Но хочется еще чего-то другого. А театр, театральная студия такое общение дает. Может быть, не всегда профессиональное, но это, наверное, и не задача самодеятельных студий. Просто какое-то раскрепощение, попытка попробовать себя еще в чем-то… Я лично получал огромное удовольствие, мне очень хотелось ходить в студию. Потом, туда ведь никто не гонит! На лекцию ты должен обязательно прийти, экзамен должен обязательно сдать, а в студию приходят добровольно. Поэтому я очень хорошо отношусь к любительскому театру. В 70-х годах, может быть, в начале 80-х, во многих городах России в самодеятельные любительские театры зрителей приходило больше, чем в профессиональные. Дворец моряков в Калининграде, когда там выступал самодеятельный театр, всегда был полон. Мне кажется, есть некоторое преимущество любительского театра перед профессиональным — это несомненное желание что-то сделать. А в театрах это довольно часто пропадает, превращается в рутину, в очередную роль, какое-то такое нормальное проживание. А по «гамбургскому счету», конечно, театр — это ненормальное проживание, это серьезная отдача. Зритель сразу откликается на живое чувство, от кого бы оно ни шло — от профессионала или от любителя. Ребята в студии Солякова с таким удовольствием играют! Такое не часто увидишь в профессиональном театре. Несколько человек там были просто актерски одаренных.

— Что бы вы посоветовали студентам СПбГУ, которые сейчас находятся на раздумье? Они поступили, допустим, на какой-то факультет, но все еще сомневаются…

— Пускай попробуют на первом-втором курсе как можно больше отдать себя будущей профессии. Потому что именно на этих курсах человек, во-первых, довольно быстро взрослеет после школы. А во-вторых, после одного или двух лет начинает понимать, насколько это ему важно и интересно. После окончания университета или института часто бывает очень трудно сменить профессию, если ты потом уже, позже, понимаешь, что тебе это неинтересно.

— Сергей Владимирович, а вы никогда не думали, что со временем сами могли бы заняться чем-то другим? Например, писать пьесы? Или стать режиссером?

— Нет, серьезно не думал. Мне нравится то, чем я занимаюсь. Ассистентом режиссера мне приходилось работать, как, кстати, и многим другим актерам. Но самому быть режиссером — я думаю, что это не мое, это другая профессия. Есть редчайшие исключения — Станиславский, Жан Вилар во Франции, у нас в кино, скажем, Михалков. Но это все-таки исключения.

 Беседовала Татьяна Семме

Фотографии из архива Театра Европы

и Театрального содружества «Филолалия»