«Уникально-благоговейным было его отношение к музыке, уникально-требовательным отношение к себе как к ее служителю», — так скажет о своем муже Кира Кирилловна Родионова. Благодаря ее воспоминаниям Григорий Сандлер предстает перед нами не только как талантливый хормейстер, но еще и как человек, обладающий удивительной стойкостью духа и острым чувством справедливости.

Первый сольный концерт Хора Ленинградского университета в Большом зале Филармонии. Дирижирует Григорий Сандлер. 5 апреля 1953 года

История хора ЛГУ, впоследствии прогремевшего не только на всю страну, но и на весь мир (хор приглашали даже в США), началась в 1949 году. Именно тогда декан дирижерско-хорового факультета Георгий Дмитревский, знавший Григория Моисеевича еще с довоенного времени, когда сам он был профессором Московской консерватории, а Сандлер — первокурсником, рекомендовал его в руководители хора Ленинградского университета. «В университете, когда там появился Григорий Моисеевич, хора по существу не было — в коллективе числилось всего двенадцать человек. Никаких выступлений не было тоже. Спустя всего лишь полгода Сандлер располагал уже сотней хористов, еще через полгода — ста пятьюдесятью. Люди шли и шли, и вели с собою все новых, — так это оказалось интересно».

В хоре оставались навсегда

Кстати, пример Сандлера оказался заразительным. Ведь в то время, когда Григорий Моисеевич пришел в ЛГУ, вузовских хоров в стране вообще не существовало. Но глядя на Университет, свои хоры стали создавать все институты, а вскоре начались и регулярные смотры студенческих коллективов. «В тот самый год, когда Григорий Моисеевич был назначен руководителем университетского хора, пришла в ЛГУ и я — на первый курс филологического факультета. Но встреча наша произошла позднее, в 1952-м, когда я, уже третьекурсницей, записалась в его коллектив. Это вполне могло и не случиться». Но тут вмешалось одно обстоятельство. Дело в том, что Кира Кирилловна не была комсомолкой, да и вступать в ВЛКСМ не собиралась. Но обстоятельства вынудили ее изменить свое решение. На третьем курсе Кире Кирилловне объяснили, что если она не вступит в комсомол, то рассчитывать на сколько-нибудь хорошее распределение не стоит. «Моя подруга, Ира Муравьева, занимавшаяся в университетском самодеятельном балете, сказала мне: «Пойди в хор. Это считается серьезной общественной работой». Я подумала: «Хор? Какой хор? Как это: я — и пойду в хор?». Таких понятий как «хор», «коллектив» для меня не существовало, я была индивидуалистка. А подруга уговаривала: «Нет, нет, иди, тебе будет интересно! Единственное, что, может быть, тебе там будет трудно выдержать — это то, что Сандлер на репетициях ругается». Все решилось 1 января 1952 года. Был новогодний вечер ЛГУ во Дворце культуры имени А.М.Горького, выступала замечательная университетская самодеятельность — что-то читал Игорь Горбачев (тогда еще участник Студенческого театра), танцевал потрясающий балет Остроумова, а в конце вышел хор. Огромный — чуть ли не полторы сотни человек. И, что меня особенно поразило, у девушек — белые красивые платья до пола (это в то время, когда надеть было вообще нечего, в тряпичных туфлях ходили). Тут я и подумала: а что? — пойду, платье получу белое… И пришла, — где-то на зимних каникулах в том же январе 1952-го. Пришла и осталась. Надолго».

В 1954 году Григорий Моисеевич официально стал руководителем хора Ленинградского радио. И его буквально накрыла народная любовь. «Радиоточки имелись везде — в магазинах, в столовых, в парикмахерских, — где угодно. Но слушать любили по радио далеко не всё и не всех. А хор Сандлера — слушали, это я знаю совершенно точно. Вот конкретный пример: Григорий Моисеевич ходил в одну парикмахерскую, на Невском, у Литейного, в “низочке”, и там его встречали просто восторженно, все хотели его обслуживать».

Он умел прощать

Но как это часто бывает, не все с восторгом встречают успехи талантливого человека. Исключением не стал и Григорий Моисеевич — на его долю выпало немало трудностей, огорчений, зависти, равнодушия и даже предательства, вольного или невольного. «…Однажды мы были приглашены в Вильнюс на конкурс студенческих хоров. Вместе с нами должен был туда отправиться кто-нибудь из известных музыкальных деятелей Ленинграда, чтобы представлять наш город в конкурсной комиссии. Григорий Моисеевич предложил на эту роль одного хорошо ему знакомого и любимого им ленинградского композитора, многие из произведений которого входили в репертуар Хора радио. Рекомендация была принята, и в Литву поехал этот композитор, вместе с женой. Конкурс прошел. По реакции зала, и вообще по всему было видно, что лучшими там оказались мы — хор ЛГУ. Но когда объявили результаты, оказалось, что у нас лишь второе место — первое заняли хозяева, принимающая сторона. Это было удивительно и малообъяснимо. Но тайное, как мы знаем, всегда становится явным: кто-то из литовцев сообщил Григорию Моисеевичу, что “четверку” нам на этом конкурсе — ту, которая снизила нашу итоговую оценку, — поставил представитель Ленинграда. Когда Григорий Моисеевич спросил его, почему он так сделал, тот, не смутившись, ответил: “Ну, вы знаете… они меня пригласили проводить у них мастер-классы — должен же я был как-то их за это отблагодарить. Поэтому и поставил “пятерку” им, а не вам”».

Кто-нибудь другой, окажись он в подобной ситуации на месте Сандлера, прекратил бы с этим композитором отношения, перестал бы исполнять его вещи… Но Григорий Моисеевич посмотрел иначе: он знал, что человек по природе слаб, что надо уметь прощать. Главным для него тут осталось то, что композитор был действительно талантлив».

Григорий Моисеевич был не только великодушным, но и очень скромным человеком, уважающим заслуги своих коллег. Когда в 1957 году ему сообщили, что его собираются представить к званию заслуженного деятеля искусств РСФСР, он отказался. «Только меня? — тут же спросил Григорий Моисеевич. — А руководителя оркестра?» — «Нет, только вас». — «Но он же работает гораздо дольше, чем я». — «Будем представлять только вас». — «Нет, — сказал Сандлер, — это неудобно». Однако спустя два года, в 1959 году, ему все же присвоили это звание за победу университетского хора на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве. Кстати, это был первый в Советском Союзе случай, когда такого звания удостоился руководитель самодеятельного коллектива.

После концерта Хора в Актовом зале Ленинградского университета. Слева направо: академик А.Д.Александров, ректор университета (1952–1964); Г.М.Сандлер; академик С.П.Меркурьев, ректор университета (1986–1993). 26 мая 1989 г.

Выше предрассудков

И он полностью оправдал это звание не только последующими успехами хора. Григорий Сандлер доказал, что искусство способно быть выше политики, выше предрассудков и предубеждений. Он и сам был способен быть выше этого, потому что служил музыке. Его дело, его достижения служили ему и защитой и броней. «На одном из последних студенческих праздников песни, на генеральной репетиции Сандлер поднялся перед общим хором на дирижерскую подставку (двух-трехметровой высоты) дирижировать песней о Ленине и партии. Дал тон, вступление — Певческое поле молчало… Так прибалтийские студенты хотели выразить протест против советской власти. Казалось, решалась судьба дирижера… Собрав всю свою волю, он обратился к многотысячному прибалтийскому хору: “Вы неправильно поете, звук должен быть на дыхании — тогда он полетит. Посмотрите: я спою, как вы — ничего не слышно; а теперь — как надо…”. И над полем разнесся его сильный, красивый баритон. Они были ПЕВЦАМИ… и Певец их победил». Но победа эта стоила здоровья великому хормейстеру. Дома через неделю после этого случая его с обширным инфарктом увезла скорая.

Григорий Сандлер не единожды доказывал: когда исполнение совершенно, содержание отходит на второй план. Один такой случай произошел в Тарту в 1956 году. Кира Кирилловна делится своими воспоминаниями: «Мы, ленинградские студенты, были просто ошеломлены нарядными, поющими, танцующими молодыми людьми, шествующими по городу к Певческому полю. Там, на этом празднике, как и на всех последующих, Григорий Моисеевич был одним из главных дирижеров, управлял многотысячным хором (так потом было и в Ленинграде: когда в конце 1950-х у нас, по примеру прибалтов, учредили День песни, Григорий Моисеевич стал главным дирижером громадного объединенного хора, выступавшего на стадионе имени С.М.Кирова).

Праздник в Тарту был выстроен таким образом, что сперва шло общее выступление, а потом каждый хор пел по три песни. Причем первой из них непременно должна была звучать какая-нибудь песня о Сталине — так было тогда положено. Стояли литовские, латышские, эстонские хоры, с определенными, конечно, национальными настроениями, — их тоже заставляли исполнять песни о Сталине, и они, разумеется, пели. Но, надо полагать, не без внутреннего сопротивления. Причем в большинстве случаев это была «Кантата о Сталине» А.В.Александрова. Концерт начался в три часа дня, и все хоры пели и слушали ее в течение шести часов бесчисленное количество раз. Усталые, недовольные. Но когда в 9 вечера снова раздалась та же самая песня, всё вдруг стихло…

От края до края,

         по горным вершинам,

Где горный орел

        совершает полет,

 О Сталине мудром,

       родном и любимом,

Прекрасную песню

        слагает народ…

…И потом эти огромные массы людей, наполнявших Певческое поле, — эти пять тысяч участников праздника — минут десять аплодировали Сандлеру и хору ЛГУ. Люди услышали замечательное исполнение, услышали музыку, и почти неважно было, что это — о Сталине, для прибалтов ненавистном».

В его духе

Требовательнее и строже всего Григорий Моисеевич относился к себе и своим родным — не допускал, чтобы кто-то подумал, что родные пользуются его протекцией и какими-то поблажками. Как-то документалисты снимали фильм «Навстречу песне» — о молодых людях, которые поют в хоре. Пришли к Григорию Моисеевичу, чтобы отобрать участников. Однако самого его не взяли, так как дирижер, согласно замыслу авторов фильма, должен был тоже быть молодым. «Не взяли и меня — это при том, что хористов отбирали не столько по голосам, сколько по внешности, по лицам. И я почти уверена, что мою фамилию вычеркнул Григорий Моисеевич. Решил, наверное, что раз берут не всех, то меня, близкого человека, там уж точно быть не должно, — иначе его можно было бы упрекнуть в несправедливости по отношению к другим. И на московский фестиваль в 1957 году я тоже не поехала. Так решил Сандлер — это было в его духе».

Григорий Моисеевич Сандлер

Испытала на себе невыгоды родства с руководителем и дочь Григория Моисеевича — Алёна. Когда ей исполнилось 15 лет, она пришла в университетский хор — сразу после окончания музыкальной школы. «Некоторая поблажка дана была ей только при дебюте. Получилось так, что она репетировала только месяц, и хор поехал на Праздник песни в Тарту, а там — сольный концерт в Актовом зале Университета. Должны были исполнять Мотет № 3 Баха, один из самых трудных. Одела Алёна выданное ей белое платье и встала в первый ряд, причем почти в самую середину. Я-то, когда там пела, стояла в третьем ряду, сбоку. А она — сразу в первый. Соседки глядели на нее с возмущением, пытались отправить во второй ряд. Но она хоть бы хны! И что самое удивительное — папа ее не выгнал, оставил на месте, и постепенно первый ряд смирился. Но это был тот единственный раз, когда он рискнул своей репутацией, стерпел».

Но зато и критиковал дочь великий хормейстер больше, чем других. «Алёна жаловалась: «Я больше в хор не пойду — он все время на меня кричит! Я даже девочке сказала, которая сидит рядом: вот, смотри, сейчас все запоют, а я буду только шевелить губами. А он все равно станет кричать, что я пою неправильно».

Я говорила Григорию Моисеевичу:

— Ну что ты над ней издеваешься?

— Ты не понимаешь. Я не могу уже сейчас, в моем возрасте, кричать на них — они просто уйдут, и у меня не будет хора. И когда я кричу на Алёну, то кричу не ей, а тем, кто стоит с ней рядом. А ей вреда от этого не будет, я заодно учу петь и ее».

Происки завистников

На каждый талант находятся не только поклонники, но и завистники. А если они еще и завидуют активно, то способны создать немало трудностей и препятствий. Однако Григорий Моисеевич никогда не отчаивался и руки не опускал. И это достойно восхищения и уважения. «Впервые речь о выступлении хора ЛГУ за границей зашла в 1954 году… Посылали нас не куда-нибудь, а прямо в Париж. Поэтому мы должны были заполнять какие-то особенно жуткие анкеты, где спрашивалось не только про родителей, но и про бабушек и дедушек. Если к тому моменту кого-то уже не было в живых, надлежало точно указать место захоронения — название кладбища, дорожку, номер участка. А характеристики, выданные Университетом, надо было нести на подпись в райком партии.

Наконец, когда все этапы оформления были благополучно пройдены, и тетя Лёля моя уже радовалась, что скоро я окажусь в Париже, и мне шили в дорогу обновы, и хор наш сидел на чемоданах, — наступило молчание. А через какое-то время нам сообщили, что, поскольку деньги за железнодорожные билеты вовремя перечислены не были, поездка отменяется. Устроил нам тогда этот «сюрприз», как удалось выяснить, — известный московский хормейстер».

Случались подобные неудачи и позднее. «В Загребе на концерте Григорий Моисеевич познакомился с одним композитором и дирижером, который был членом Европейского хорового общества. И потом, после поездки, на университетский адрес стали ежегодно приходить проспекты мероприятий Общества и приглашения посетить Брюссель. А однажды такое приглашение прислали Григорию Моисеевичу прямо домой, — вероятно, стали уже сомневаться, доходят ли призывы до адресата. Он отправился с этой бумагой в обком партии, но там на нее не прореагировали никак.

Потом оказалось, что вместо нас на брюссельскую хоровую ассамблею отправился другой хор. Они поехали, спели и места не заняли никакого. Когда у них в Брюсселе спросили, почему приехали они, а не хор Сандлера, они слукавили и ответили, что хора этого уже нет, так как Сандлер, к сожалению, умер».

Хор как драгоценность

Как известно, пророка в своем отечестве нет. Но зато за границей, в Европе, Сандлера очень любили и принимали всегда тепло. Так, однажды хор выступал в Гамбурге в рамках проведения Фестиваля цветов. Хору ЛГУ предстояло выступить в одном концерте с прославленным в Европе студенческим хором имени Монтеверди. «Концерт в университете прошел на подъеме, его снимали и потом показывали по гамбургскому телевидению. Основатель и дирижер хора имени Монтеверди Юрген Юргенс и через 20 лет вспоминал: «Хор Сандлера — это такое высокое мастерство, такое благородное звучание — редкая драгоценность».

А когда хор выступил во Франции, в Гренобле, то на следующий день после выступления Григорию Сандлеру позвонили из мэрии и пригласили на прием. Мэр Гренобля горячо благодарил и Сандлера, и артистов хора: «Ваш концерт, — сказал он, — был самым крупным музыкальным событием в нашем городе за последние годы». Если учесть, что всего за месяц до выступления хора ЛГУ в Гренобле побывал Владимир Спиваков со своим оркестром, давшим там несколько концертов, такая высокая оценка дорогого стоит.

Кира Кирилловна Родионова, жена Григория Сандлера

Но она и вполне заслуженная. Сандлер привозил не просто великолепный хор. Он открывал для европейцев новое исполнение, новые трактовки известных произведений. Характерный в этом смысле эпизод связан с поездкой хора в Лейпциг в 1976 год. «Мы пели там в одном из крупных концертных залов, и Григорий Моисеевич очень беспокоился — как примут? Особенно волновался он по поводу входившей в нашу программу весьма трудной вещи Баха, его Мотета № 3, и это понятно — традиция баховского исполнительства в Германии более чем серьезная. Зал набился битком. Принимавший нас руководитель Лейпцигского хора (кстати, потомок Баха) был любезен, но говорил с нами чуть снисходительно, как бы похлопывая по плечу… Помню, когда мы закончили, несколько мгновений длилась тишина, а потом весь зал встал и долго нас не отпускал. Музыканты после концерта просто ходили за Сандлером по пятам, чтобы хоть немножко побыть с ним рядом. А в газете написали, что исполнение наше было совершенно непохоже на принятое у них, но мы убедительно доказали, что Бах может быть и таким».

Кира Кирилловна Родионова,
жена Григория Сандлера:

Я счастливый человек. Счастливый, потому что прожила вместе с Григорием Моисеевичем так много — четыре десятилетия, —
и еще потому, что была на всех, за малыми исключениями, его концертах. Сначала — почти 15 лет — как участница, потом как слушательница. И опыт слушательницы дорог мне, пожалуй, не меньше, чем певческий. Ведь хор, когда поет, не может знать, как он слышен со стороны, а я-то слышала всё. И ясно понимала: то, что делал в искусстве Григорий Моисеевич, было уникально».

Учить язык во время пения

Кстати, Григорий Сандлер сыграл не последнюю роль и в образовательном процессе. На репетициях студенты не просто учились петь, но изучали языки. Оказывается, пение закрепляет языковые навыки чрезвычайно надежно. Особенно произношение. И это отлично знали иностранные студенты, приехавшие в ЛГУ изучать русский язык. Поэтому первым делом после всех процедур оформления шли к Григорию Моисеевичу. «Случилось, что один такой стажер из Германии, вернувшись домой, напечатал статью (кажется, в «Шпигеле»), где излагал свои впечатления от поездки в Союз. Впечатления были мрачные, советская жизнь показалась ему ужасной. И только две вещи вызвали у него полное восхищение: Эрмитаж и — хор Сандлера. Когда Григорию Моисеевичу сообщили об этой публикации, он не знал, радоваться ли ему или ждать неприятностей. Но всё, слава богу, обошлось.

…Еще пел в хоре венгр по имени Петер. Стажировка его завершилась в 1973 году. А в 1976 году, когда коллектив в очередной раз отправился выступать в Германию, и Петер об этом узнал, он тут же из своей Венгрии, через границу, помчался к нам. Прибыл, и даже участвовал в концерте… Кажется, у него и знакомых-то в хоре почти не оставалось — за три года состав почти полностью успел поменяться. И никакой девушки у него там не было. Но тем не менее: он почувствовал в себе эту неодолимую потребность — встретиться с любимым хором. И с Григорием Моисеевичем, конечно.

Г.М.Сандлер с дочерью Аленой. 1962 год

…Позднее, в 1990-м, похожий случай был уже не с иностранцем, а с нашим, с ленинградцем. Прекрасный тенор, солист, Григорий Флейшер, пел в университетском хоре лет десять. И жена его у нас пела. Потом они уехали в США (у них тяжело заболел ребенок, и они надеялись, что в Штатах его смогут вылечить). Жили они в Нью-Йорке, небогато. Когда они узнали, что мы едем во Францию, в Гренобль, то тут же взяли отпуск и туда к нам прилетели (вероятно, в Европу им было попасть проще, чем в Союз). Сделали они это исключительно ради того, чтобы получить возможность еще раз спеть с хором Сандлера».

Феномен Сандлера

Интересно, что хор Сандлера в чужих руках звучал иначе. Но стоило Сандлеру просто стоять рядом, и хор, как по волшебству, преображался. Однажды на радио, когда Григория Моисеевича задержало начальство и он опоздал к началу репетиции, хор начал распеваться без него. «Они пели небрежно, кое-как, я сердилась, — рассказывает Екатерина Петровна Протопопова, — останавливала, напоминала, как надо петь, и вдруг, на какой-то ноте запел совершенно “другой” хор! Я поразилась, обернулась — в дверях стоял Сандлер!».

Вообще была некая тайна, тайна его воздействия на хор не только профессионально-дирижерским способом, но и каким-то иным — энергетическим «…Очень заметно это бывало, когда хор участвовал в исполнении вещей вокально-оркестровых — «Кармины Бураны» К.Орфа, или «Иоанна Дамаскина» С.Танеева, или «Орфея и Эвридики» Х.Глюка. Сперва хор с Григорием Моисеевичем разучивал свои партии отдельно от оркестра, потом — уже под руководством симфонического дирижера — репетировал совместно, наконец, происходило выступление, — и вещь как будто бы звучала в полной своей красоте и силе, как была задумана автором.

…Однако, когда, скажем, в летнем университетском концерте, по окончании сессии, мы повторяли это произведение под фортепьяно, а не с оркестром, но дирижировал при этом сам Григорий Моисеевич, впечатление бывало несравнимым ни с чем. Он заражал поющих, — вернее сказать, заряжал их какой-то своей особой эмоциональностью, особой энергетикой. Свидетельницей таких чудес я была множество раз».

 Подготовила Вера Свиридова
Фото из семейного архива Г.М.Сандлера

По материалам книги «Рыцарь хорового belcanto: Воспоминания о Григории Сандлере»